довольно долго. Луна успела значительно сместится по небосклону, когда все звуки затихли. Ни сверчка, ни птички, ни шелеста листьев. Ничего. Даже кони стояли беззвучными изваяниями.
Тишина была такая, что треск ветки в огне раздавался в ушах пушечным выстрелом.
А потом крайнее тело ромея на самом деле шевельнулось. А у Лемка зашевелились волосы.
- Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое… - начал быстро-быстро бормотать он первую вспомнившуюся молитву.
Сапоги мертвеца опять вздрогнули вполне отчётливо, а потом они начали медленно отдаляться, как будто тот пополз. Или его потащили.
- Боги, боги… Получай! – Теодор, схватив вражеский мушкет, выстрелил, метясь в темноту над телом, туда, где как показалось, тлели два красных уголька глаз. Вспышка! Грохот! Рык!
Во время вспышки в разных тёмных уголках поляны мелькнули вытянутые тени, рванувшиеся в стороны.
Лемк схватил следующей мушкет, готовый выстрелить. Тишина. Лишь справа от Теодора в кустах раздался хруст веток. Развернувшись, он не думая выстрелил туда. Без звука, молча кто-то начал продираться сквозь ветки. Схватил аркебузу и вновь выстрел в сторону кустов. Чтобы тут же услышать, как где-то за спиной раздаётся шорох. Разворот и выстрел, схватить следующее оружие.
Тишина. Вот только уже крайнего тела в ряду мертвецов не было.
Рядом с Теодором находилось ещё минимум пять возможностей сделать выстрелы без заряжания, но всё вновь было тихо и спокойно.
На пение птицы в ветках он чуть не выстрелил. За первой заорала другая птица, потом третья и началась привычная летняя ночная какофония птиц. Лемк вглядывался, вглядывался всё равно в темноту и мертвецов до тех пор, пока его голова не стала клониться к груди, где так и застыла.
Вокруг темнота начала сереть, поднялся лёгкий туман, когда горящий фитиль, уже не сдвигаемый спящим Теодором, добрался до его руки и не обжёг. Вскинувшись, Лемк сорвал шнур, огляделся, как человек, которому приснился ужасный сон. Растерев ладонями лицо, он осмотрелся. Нет, не приснилось. Вокруг лежали разбросанные сарацинские мушкеты, а среди погибших товарищей были не все.
Слегка пошатываясь от усталости, Теодор подкинул дров в угли, оставшиеся от костра и начал собираться. Вещи сарацин – всё на их коней: попоны, сёдла, мешки, одежду, оружие. На лошадей товарищей – их тела. Кони храпели, чуя кровь и мертвецов, вращали глазами, но привязаны они были надёжно. Когда оставалось только закинуть тела раненых, Лемк вспомнил ещё кое о чём.
Зайдя в руины, он отыскал под ветками сверток, раскрыл и посмотрел внутрь. Ничего не изменилось с ночи. Там так же плотно лежали, один к одному, большие потускневшие, но золотые монеты. Выбитый на реверсе – ангел с крестом, а на аверсе две фигуры с надписями: «Ювстин и Ювстиниан».
- Господи, вам же тысяча лет!
Теодор не стал пересчитывать монеты, но на первый взгляд тут их было гораздо более сотни. Может две. Весил этот свёрток фунтов шесть, не меньше.
В уставшей голове Лемка метались мысли - что делать? Если взять с собой, то их у него могут обнаружить и начнут задавать вопросы, откуда он их взял. Может даже если сразу у него и получится оставить всё себе, что маловероятно, то вокруг слишком много тех, кто и пошёл сюда, на войну ради вот подобных монет. А здесь, даже по меркам богатых купцов будет очень и очень немаленькая сумма, что у говорить о нищих жителях Города и иностранных головорезах. Зарежут и отберут.
Убежать сейчас, взять лошадей, еды и рвануть подальше, сперва поживя тихо, а потом купить себе достойное местечко? Землю или должность… Да далеко ли ты уйдёшь один, уставший. Вокруг патрули войска, а там может и юрюки скачут, которые уж с одиночкой всегда справятся на своих выносливых лошадка. А уйдёшь от них, попадёшь на корабль – так моряки народ такой, одно с пиратами, если им выгода будет видна. А уж с одиночкой, опять же, они уж справятся. Вещи отберут, а его на дно или в рабы на галеры, и поди докажи потом…
Оставить там же? Так эти сарацины как-то нашли это место, видать искали целенаправленно. В лесу закопать? Так эти, ночные демоны, или кто там был, там сейчас в лесу и сидеть, поджидать его. Или может кто-то другой им там на смену пришёл. От ночных воспоминаний прошёл мороз по коже.
Так ни к чему и не придя, он закинул сверток в суму. Потом, с пистолем за поясом, с парамерионом в ножнах на боку и с мушкетом в руках он пошёл туда, где вечером были тела исмаилитов.
В яме будто взорвали десять бочек пороха, когда вокруг сидели люди. Всё было в остатках человеческих тел. Руки, ноги, белеющие кости, куски мяса. Трудно было понять где какое тело. Но видно было ясно – почти всё мясо было обглодано мощными челюстями. И у всех тел отгрызены головы.
Такого уже Лемк выдержать не смог. Ему внезапно так стало плохо, что едва успел согнуться, как его вырвало. А потом ещё раз, пока в желудке ничего не осталось, и он смог медленно отползти от этой чудовищной ямы. Тела убитого товарища, исчезнувшее ночью, он так и не увидел, но оставаться и искать уже не собирался.
Связал коней поводьями друг другу, взобрался верхом на Гемона и отправился в путь, во главе импровизированного каравана, где у лошадей, вместо тюков с товарами были привязаны свисающие тела мертвецов.
Как добрался до лагеря, Лемк помнил с трудом. Вот он ведёт свой караван по лесной тропе, вот они выезжают в поле. Кто-то к нему скачет, он рассказывает кто он. Вот уже пыль над колоннами войск, и почему-то кентарх Дипар возится над лежащим в телеге Паском Ботеллой. А дальше уже всё завертелось водоворотом в его сознании, которое не выдержало испытаний последнего времени, и он просто не упал на руки сгрудившихся и расспрашивающих его солдат, то ли в обморок, то ли засыпая.
Ему снилось, что корова лижет ему лицо, но открыв глаза увидел, что это оидн из лекарских помощников мажет ему чем-то вонючим лицо.
- Ты что делаешь, паскуда? А ну отстань от меня!
- Да успокойся ты, идиот. Тебе же лучше делаю.
- Это каким образом? Навозом мне лицо мажешь что ли? Чем мне от этого лучше, ослиная ты голова?
- Да ты себя видел? У тебя же не лицо, а дно горшка из печи – такой же обожжённый, отброс
