сильно хотелось к ним, если только пожрать, а то из-за любвеобильной сестры хозяйки, я толком и не поел, да и «Десну» надо было бы забрать'. Без приключений добравшись до подъезда, я нос к носу столкнулся с Антониной Павловной. Она как раз выходила мне навстречу в своей неизменной косухе и бандане. В руке у нее была тяжелая, туго набитая сумка.
— Ты куда? — спросил я.
— Так, в одно место… — откликнулась она и тут же спросила: — Проводил?
— Проводил.
— Сима на тебя не сильно обиделась?
— Нет! — ответил я. — Она даже отбила меня у хулиганов и познакомила со своим другом, сержантом Покровским.
— А-а, с Федей?.. Хороший парень…
— Ага, веселый…
— Слушай, а ты очень хочешь туда? — она показала на освещенные окна своей квартиры.
— Да как сказать…
— Если не очень, пойдем со мною… Заодно поможешь дотащить эту тяжесть.
— А что там у тебя?
— Жратва…
— Со мною поделишься?
— Если не будешь зевать.
Я взял у нее сумку. И мы пошли к остановке. Там сели в автобус и через три квартала вышли.
— Правильно, что не стал возвращаться к нашим, — сказала Тигра, когда мы повернули во двор старого дома, больше похожего на барак в три этажа. — Родители сейчас тетю Катю воспитывают, так что твое присутствие было бы не слишком уместным.
— Так чего ее воспитывать? — пробурчал я. — Большая уже…
— Тебе виднее, — фыркнула математичка.
Развивать тему я не стал. Мы вошли в подъезд. Таких я еще в Литейске не видел. Лестницы были деревянными. Стены — расписаны разной похабщиной. Освещались только лестничные площадки, да и то — еле-еле. Про запах я уже и не говорю. Мы поднялись на третий этаж. Тигра не стала звонить или стучать, а сразу потянула обшарпанную дверь на себя. Хлынувшие звуки и запахи не оставляли сомнения в том, что это и есть тот самый квартирник, на который любила хаживать математичка. По нашему вписка получается.
В прихожей, куда я втащил баул со жратвой, света не было, да и вообще, в этой квартире с освещением было туговато. Бренчала гитара и кто-то заунывно тянул: «Снилось мне, по притихшему городу, проплывает медленное облако, облако покоя в светлом городе. Жаль, что это только снилось мне…». По вписке тоже проплывало облако, с отчетливым запашком марихуаны.
Кухня, куда заглянули мы с коллегой, была битком набита народом. Поющий парень сидел в позе лотоса посреди большого круглого стола. Остальные расположились, кто где пристроился. Большинство — стоя. Отдельные счастливчики занимали стулья и табуретки. На широком подоконнике устроилась парочка, которая лобызалась между затяжками косяка. Когда музыкант отбренчал чужую песню, слушатели обратили взоры на нас.
— О, Тигра пришла! — выкрикнула девчушка, возраста Симы, но с фенечками в неухоженных рыжих волосах и сигаретой в пухлых губках.
И все загалдели: «Тигра, Тигра пришла!» И начались поцелуйчики и обнимашки. Мне надоело смотреть на это и, подойдя к столу, я с грохотом опустил на него свою ношу. Гитарист едва успел соскочить на пол. Обозначив таким образом свое присутствие, я обратил на себя внимание тусовки.
— Кто это? — спросил парень ростом с меня и, судя по рельефной мускулатуре, распирающей ткань футболки с аляповатым принтом, изображающий желтую подводную лодку, не слабее.
— Ребята, знакомьтесь, это Физрук! — представила меня спутница.
Так я получил погоняло.
— А-а, привет, Физрук!.. Добро пожаловать, чувак!.. Чё притаранил? — загомонили «дети солнца».
— Это вот Тигра всё… — пробормотал я.
— Наша Тигра пришла, молочка принесла! — хором проскандировали они и полезли в сумку.
Я отошел в сторонку. Все, что эти чуваки и чувихи извлекали из баула, они тут же начинали жрать, чавкая и давясь. У меня сразу пропал аппетит. Присоединиться к ним, все равно, что толкаться со свиньями возле корыта. Я потихоньку выбрался из кухни и от нечего делать побрел осматривать квартиру. В первой же комнате наткнулся на совокупляющуюся парочку. Мое появление впечатления на них не произвело.
— Пока вы тут третесь, там всю жрачку растащат, — сообщил им я и вышел.
В большой комнате не было никого. Да и мебели — не густо. Продавленный диван. Затоптанный и заплеванный ковер на полу и торшер с явно самодельным абажуром из разноцветной проволоки. На стенах календари и постеры с групповыми портретами западных рок-групп. Прямо на полу стопки книг и журналов. Больше смотреть здесь было не на что. Я повернулся было, чтобы уйти, как скрипнула дверь, ведущая еще в одну комнату.
Из нее вышла девушка, от одного взгляда на которую у меня перехватило дыхание. Она словно появилась из другого мира. И дело даже не в красоте как таковой, а в общей грации движений и жестов. Одета она была также, как и остальная туся — джинсы с бахромой по шву, футболка с цветным принтом чего-то рок-н-ролльного — в длинные, каштановые пряди вплетены разноцветные фенечки.
Она смотрела на меня без всякого удивления, но и равнодушия в ее взгляде тоже не было. Как будто мы были давно знакомы и хорошо знаем все привычки и недостатки друг друга. Во всяком случае — в серых глазах незнакомки я увидел искорки едва сдерживаемого смеха, хотя губы ее были плотно сжаты. Девушка словно хотела сказать мне, что она все знает обо мне, но никому ничего не скажет.
— А-а, вот ты где? — сказала Тигра, появляясь на пороге, потом, видимо, заметила девушку и быстро спросила: — Вы еще не познакомились?..
— Вла… — начал было я, но вовремя исправился. — Александр! — и протянул руку.
— Илга, — с легким прибалтийским акцентом откликнулась она, принимая ее длинными, белыми прохладными пальцами.
— Вы из Прибалтики? — спросил я.
— Из — Эстонии, — уточнила она.
— Какими же судьбами оказались в наших краях?
— Случайно попала, как и вы, — последовал ответ.
Меня продрало ознобом. Эстонка словно и впрямь заглянула мне в душу и увидела в ней не Санька, а Вовку Данилова.
— Я сюда приехал по распределению, — сказал я, чтобы как-то сгладить двусмысленность положения.
— Я тоже — по распределению, — отозвалась Илга. — Другой вопрос, что или кто ведает распределением?
На это мне нечего было сказать и без того наш разговор отдавал легкой шизофренией. Антонина Павловна вдруг рассмеялась и вставила свои пять копеек.
— Тебе с нею не сладить, — сказала она. — Илга у нас философ и чародейка.
— Умеете колдовать? — спросил я у каштановолосой.
— Моя бабушка умела, а мы с мамой уже не очень, — совершенно серьезно ответила на мой шутливый вопрос эстонка. — Бабушка была знахаркой, она лечила всех на нашем хуторе и на соседнем — тоже… Мама поступила в медицинский институт, а я — на психологический факультет Тартуского университета.
— И вас сюда распределили?
— Да, я детский психолог, — ответила Илга. — Помогаю детям с особенностями речи.
— А я — преподаю физкультуру в средней школе.
Так мы светски беседовали, стоя посреди комнаты, потому что садиться на диван не хотелось. С каждой произнесенной эстонкой фразой, ощущение, что мы с нею знакомы становилось все сильнее. Я начал лихорадочно копаться в памяти. Ведь могли же мы пересечься в той, прошлой моей жизни?
Могли! Конечно, Илга лет на десять старше Вовчика Данилова, который сейчас бегает в школу, где учатся дети офицеров и семейных солдат-контрактников кушкинского гарнизона. А значит, увидеться мы могли только потом, когда Вовчик вырос и стал сначала курсантом, потом офицером, потом — полубандитствующим бизнесменом.
И все-таки что-то стало проклевываться в моей памяти, какой-то смутный образ, не человека даже — события. И относилось это событие не к курсантским и не к офицерским временам моей жизни, а именно к тем, что были связаны с бизнесом. Может, мы пересекались на каких-нибудь деловых переговорах?.. Додумать я не успел. В комнату ворвалась та самая девчушка, которая первой заметила нас с Тигрой.
— Шухер! — выкрикнула она. — Облава!
Математичка кинулась в прихожую, я было — за нею, но эстонка вдруг схватила меня за руку и потащила в ту самую дверь, откуда появилась. Сопротивляться я не стал. Правда, оказалось, что Илга вовсе не собирается уединяться со мною, как мне сдуру почудилось. Комнатка, в которой только и помещалась, что застеленная драным одеялом тахта, оказалась с секретом. В ней обнаружилась еще одна дверь. Она была вделана в стену заподлицо и оклеена точно такими же обоями, как и все остальные стены.
Отворив эту тайную дверь, новая знакомая мотнула головой — проходи. Я протиснулся, а она — следом. И мы очутились еще в одной комнате. Освещения здесь не было. Илга плотно притворила дверь и стало совсем темно. Если не считать того света, что проникал через окно, стекла которого были замазаны мелом. Мы стояли посредине комнаты, прислушиваясь
