«И Анна про то же, что и Прокоп… Не столько дочерям говорит, сколько мне: они-то сызмала растут с этим знанием. Ну из лука я умею, из самострела тоже учиться взялась, но разве это все? Как Верка-то я не способна. И дух во мне такой есть ли? Смогу ли в случае чего вот так кинуться?»
– Ой, мам, а помнишь, ты рассказывала, был у нас случай, когда баба серпом волка убила? – загорелась Анюта. – Только я не помню, кто это.
– Ну да, было дело, давно, правда. Епифана за телка кинулась с тем, что в руках было. С какой стати тот волк на него летом бросился, кто его знает, а она рядом оказалась. Полоснула серпом так, что волку переднюю лапу да полморды срезала. Бабы ее потом долго донимали, что не рассчитала, шкуру попортила, а она только отшучивалась, дескать, все равно мех летний, шубы хорошей не получилось бы. И она не одна у нас такая.
– Мам, да ты сама-то… помнишь, с Минькой тогда топором от целой стаи волков отбилась? – с гордостью поглядывая на Арину – мол, знай наших! – вмешалась в разговор Мария.
– Помню. – Анна почему-то не стала вдаваться в подробности.
«От стаи? Топором? Это Анна-то?»
Не то чтобы Арина сомневалась, что Анна на такое способна, нет, но привыкла уже: боярыня всегда чуть приподнята над повседневными заботами, а стало быть, и бедами. Невозможно было представить ее с топором или серпом в руках; у нее нынче иные хлопоты и трудности, но слова Марии лишний раз напомнили: не всегда Анна боярыней была, пришлось и ей лиха хлебнуть.
«А ведь Анна, должно быть, не только волков вспомнила, вон как сразу помрачнела…»
– Не о подвигах я, – отмахнулась Анна, возвращая разговор в прежнюю колею, – а о том, что у каждого – своя стезя, своя ответственность. И нельзя требовать от других, если свою ношу сама тянуть не готова. Поняли?
Девчонки дружно закивали, даже и легкую обиду изобразили, дескать, не маленькие, давно про то знают.
– Ну если вы у меня такие разумницы, – ласково продолжила боярыня (обрадованная Анюта не удержалась, покосилась на дверь), – так что ж вы творите-то?
Озадаченные сестры воззрились на мать, не понимая, с чего это она вдруг так резко переменилась: у нее даже голос каким-то лязгающим стал.
– Мам, а что мы не так сделали? – осторожно поинтересовалась Мария.
– Все не так! – отрезала Анна. – Я для чего вам тут про ратнинских баб распинаюсь? Вашу гордость потешить, что ли? Так не сделали вы пока ничего, чтобы спесью надуваться! А вот Млава – сделала! И нечего мне тут губы кривить! – прикрикнула она на Анюту. – Млава такая же ратнинская, как и вы! И род ее не хуже нашего! Смеетесь над ней? Глупее себя нашли и радуетесь? Вы ее перед прочими отличать должны, а вы ее топчете! Да еще перед кем? Перед чужачками побежденными!
– Но ведь их всех в наш, лисовиновский род приняли, – возразила Машка, но мать ее перебила:
– Их – приняли! А Млава – по крови ратнинская, единственная здесь, кроме вас, из рода победителей! И она только что всем вам нос утерла!
– Так ты же ее сама… – возмущенно вякнула было Анька, но Анна аж кулаком по столу стукнула, заставляя дочь заткнуться на полуслове.
– Это мое дело – ее учить, а коли понадобится, так и наказывать! Мое и наставницы Арины! А вы с чего взяли, что и вам позволено? – Она гневно посмотрела на дочерей. – Воинов у нее в роду не меньше, чем у вас! Я для чего вам про отличие ратнинских мужей и жен толковала? Выслушали, покивали, а думать за вас кто станет? Антонина много лет вдовеет – с нее нет того спроса, что с прочих баб. Млава с младенчества без отца осталась, должного воспитания не получила, но кровь-то воинская в ней сегодня как заговорила!
Да, прочих девиц всех в род приняли, они родня вам, и замуж их наш род выдаст, но кровь у них другая. Потому и требования к мужьям у них совсем не такие, как у вас должны быть! Хотите вы того или нет, но вы всегда мужей по нашей, ратнинской мерке равнять станете! Это вы сейчас о прекрасном витязе на белом коне мечтаете, – при этих словах Анюта густо покраснела, – а как до замужества дойдет, так вы от мужа еще и доблести потребуете. А прочим только покой и достаток в семье нужен! Про честь воинскую они только здесь и узнали и что с ней делать, понятия не имеют. Млаве про нее тоже никто не говорил, но у нее воинский дух в крови. Видели ее сегодня? Вот то-то же… Так что всегда про это помните, и на поругание ее пришлым отдавать не смейте! Идите…
Арина и сама не знала, как выдержала эту пытку, хорошо еще Анна не на нее смотрела, а на дочерей.
«Ох ты господи! Это ж я опростоволосилась сегодня, а не Млава… Упустила, не смогла справиться! Потому что пришлая… И Анна это поняла и меня носом ткнула… Она же девчонкам не зря при мне сказала, что побежденные им всегда чужими будут. Не про куньевских – про меня! Да что ж я так? Нас-то ратники не победили, только помогли нам. А к Млаве надо присмотреться повнимательнее, и поласковее с ней, она же не виновата, что ее такой вырастили. Вот и тут боярыня не девчонкам попеняла, а мне!»
Когда присмиревшие дочери вышли из горницы, Анна повернулась к помощнице:
– Ну вот, не только девчонкам моим, но и нам с тобой еще один урок. Ты же слышала, что Прокоп говорил, присмотрись к Млаве… ну как ты умеешь. Хоть она ума невеликого, и мать ее испортила с малолетства, но к Турову и из нее надобно достойную невесту сделать.
– Анна Павловна, да я-то разве смогу ей воинского духа добавить?
– Да не про то я – дух этот в крови или есть или нету его. У Млавы вон есть – тут ей ничего и добавлять не придется. Научить ее так, чтобы не сломать – это уже наставников-мужей забота, а вот разбудить в ней наше, женское – работа уже для нас с тобой. А то получится не жена, а воин в юбке – куда это годится?!
«Не приведи господь – это ж всю жизнь и сама несчастной проживет, и мужу счастья дать не сумеет!»
Боярыня между тем пригляделась к Арине, неодобрительно покрутила головой и погрозила ей пальцем:
– А ты, душа моя, прекращай себя изводить. Не дело это.
«Мысли читает, что ли?»
Анна между тем продолжила:
– Не забывай, я тоже когда-то здесь пришлой была и прекрасно знаю, что у тебя сейчас на уме. Все образуется, если сумеешь с Андреем душа в душу зажить. А когда детишки пойдут, так и вовсе тут своей станешь. Я сумела, и у тебя получится.
«Да я-то на все готова. Но ведь Анна сама сказала: есть оно в крови или нет. А я сегодня так оплошала… Конечно, бывает, и пришлые жены тут приживаются, но ведь это не кто-нибудь, а Андрей! Понять его и сделать счастливым не просто, но иначе мне и самой счастья не видать».
Уже выходя из светлицы, Арина неожиданно вспомнила слова Настены: «Я не знаю, что может случиться: Ратное ли ополчится на Михайлов городок, Михайлов ли городок из повиновения Ратному выйдет, язычники против христиан поднимутся или христиане против погорынских язычников, отдельные мужи друг на друга кидаться станут или один род на другой, одно колено на другое… Наше дело простое – чтобы ничего не случилось вообще».
