– Обычно мы комиссаров вешали, – охотно вступил в беседу барон. – Но в последнее время, господин чекист, мы их стали топить в нужниках…
– Попрошу… – воззвал лейтенант, но Корф только вошел по вкус.
– Возьмем, бывало, такую комиссарскую шкуру, как вы, господин немецкий шпион, наденем на голову этой гниде ленинской мешок и суем жидовского прихвостня в нужник, чтобы лишь ноги торчали…
Гэбэшник вскочил, но Корф, отличавшийся мгновенной реакцией, успел схватить со стола бланк протокола, скомкать его и запустить точно в физиономию.
«Сейчас двинет правой, – азартно подумал барон, – я перехватываю руку…»
Но гэбэшник не полез в драку. Нажав какую-то кнопку, он пулей выскочил за дверь. Вместо него в кабинет вошел парень в форме и замер у двери, равнодушно поглядывая на полковника.
– Что, тоже им служишь? – с брезгливой скукой поинтересовался Корф. – Продал Россию?
Барон выругался и, заметив на столе пачку сигарет, закурил. Он успел сделать только пару затяжек, как дверь отворилась, и в комнату вошел давешний гэбэшник, предлагавший снять наручники.
– И вас послать?
Корф наконец-то почувствовал себя в родной стихии. В конце концов, погибнуть в «чеке», пусть даже в «чеке» далекого будущего – не худшая смерть для марковца.
– Пойдемте, – хмуро бросил вошедший. Корф без всякой охоты поднялся, поинтересовавшись, куда поведут теперь – в пыточную или в кабинет Дзержинского.
– Угадали, – отрезал гэбэшник. – Именно в кабинет Дзержинского.
На секунду барон похолодел, но вовремя вспомнил, что Дзержинского давно нет в живых. Лунин даже успел рассказать полковнику, как этот людоед помер от кондратия на собственном диване. Но все же, все же…
Кабинет оказался колоссальных размеров. Дзержинский все же присутствовал там, причем во множественном числе: в виде портрета в полный рост и бронзового бюста. Впрочем, за столом сидел вовсе не Первочекист, а сухощавый человек средних лет в хорошо сшитом штатском костюме.
– Садитесь, господин Корф, – главный гэбэшник вежливо указал на огромное мягкое кресло.
– Не желаю! – отрубил полковник. По его представлениям, арестованному офицеру и дворянину сидеть в кабинете Дзержинского было бы непростительным компромиссом.
– Как хотите… Скажите, господин Корф, почему вы так странно себя ведете? По-моему, вы должны были давно прийти сюда сами.
– Я?! – изумлено поднял брови Корф. – Сам?! Простите, господин Дзержинский… Менжинский… Ежов… или как-вас-там-знать-не-знаю, вы меня с кем-то изволите путать!
– Ну что вы! – улыбнулся главный гэбэшник. – Я прекрасно знаю, кто вы.
– Ну, тогда у вас жар, – рассудил полковник. – Хинину глотните! Или обратитесь к фельдшеру… к коновалу!..
– Это у вас, похоже, горячка, – гэбэшник покачал головой. – Вы уже забыли, каким образом оказались здесь, в нашем мире? У меня на столе ваши расписки. Несколько месяцев вы регулярно доставляли пакеты прямиком в наше ведомство, то есть сотрудничали, причем весьма результативно.
На миг полковнику стало не по себе. Мысль о том, что пакеты доставляются не просто любителям отечественной истории, давно приходила на ум, но увидеть свои расписки на столе в кабинете Дзержинского было все же неприятно.
– Нехорошо выходит, – вел далее сухощавый, неторопливо расхаживая по кабинету, – бродите по Столице с наганом – незаконное ношение, между прочим! – вмешиваетесь в наши дела, что тоже незаконно…
– Это моя страна! – отчеканил Корф. – Это вы тут – незаконные!
– Сомнительных знакомых заводите. Да и тех зачем-то подставляете. Вот товарища Лунина подвели, да еще как! Старик вас в доме, можно сказать, приютил, а вы его документы, извините…
– Я?! – взъярился барон, позабыв, где находится. – Ах ты! Да разве я… Волков ваш! Сами разбойников плодите…
– Значит, бумаги у Волкова? – совсем другим тоном, быстро и резко, спросил хозяин кабинета. – Вы уверены?
И тут полковник понял, что рано начал чувствовать себя героем. Его разговорили простейшим приемом, который он сам неоднократно применял при допросе пленных.
«Дурак я, – запоздало подумал барон. – Молчать надо было!»
– Расскажите о Волкове, – велел главный гэбэшник. – Надеюсь, его-то выгораживать вы не станете?
Полковник не собирался выгораживать краснолицего, но удовлетворять любопытство наследника Дзержинского тоже не хотелось. Гэбэшник попробовал продолжить уговоры, напирая на опасность, которую представляет собой беглый майор, но Корф упорно молчал. Хозяин кабинета покачал головой и заявил, что барон напрасно им не доверяет.
– Вы были, кажется, знакомы с Прыжовым. Он нам тоже не верил, начал какой-то личный сыск – и что? И вас обратно переправить не смог, и сам голову сложил. А вот мы вам поможем, Михаил Модестович! Как только вернем скантр, тут же переправим вас к Деникину. Вы – офицер смелый, опытный, были разведчиком, так помогите нам! Ведь это и в ваших интересах.
Полковник вздохнул:
– Нет, Торквемада Красная, ты меня точно с кем-то путаешь! Чтобы я вам помогал? Нет, краснопузый, ты точно спятил!
– А напрасно! – хозяин кабинета деланно зевнул. – Без нашей помощи вам не вернуться. Через месяц-другой рассыплетесь на молекулы, причем без всякого нашего вмешательства. А когда мы наладим связь по Второму каналу, то поступим следующим образом. У наших коллег из Красной Столицы имеется агент в белом штабе. Мы поможем им и организуем операцию прикрытия, фигурантом которой выступите вы, Михаил Модестович. Расписки ваши как раз пригодятся! Вы станете не только дезертиром-невозвращенцем, но и агентом ВЧК. Героем не умрете – не дадим!
– Брось, краснопузый! – скривился Корф. – Меня дважды к стенке ставили, так что не пугай – не страшно! Чтобы мои товарищи поверили вам, а не мне! Ты забыл: я не из Совдепии, у нас доносам не верят. Тоже мне, Видок большевистский! А катился бы ты, да не просто катился!..
И барон обстоятельно уточнил направление.
На этом аудиенция и завершилась. Вскоре Корф оказался в камере-одиночке, естественно, без окон. Полковник собрался было прилечь на откидную койку, но вертухай тут же вмешался, ибо днем лежать не полагалось. Корф обрадовался и предложил вертухаю зайти в гости, дабы обсудить проблему. Тот, однако, воздержался и больше о себе вестей не подавал, дав барону возможность улечься на запретное ложе и подремать. Корф слыхал, что в «чеке» допрашивают ночью, а потому решил набраться сил.
Вечером его действительно подняли и куда-то повели. Полковник решил более не церемониться и при первой же оказии двинуть какого-нибудь чекиста в ухо. Дальнейшее он вполне представлял, но это устраивало барона больше, чем томительное ожидание неизбежных, по его мнению, пыток и кирпичной стенки в финале.
