Пошёл и он под благословение. Благословение – оно никогда лишним не бывает.
Последние годы, путешествуя с сьером Андрэ по Провансу, Тибо несколько раз, втайне от своего господина, посещал катарские собрания. Но и с католической церковью не порывал. На всякий случай. Да и попробуй он от католичества отойти – прибил бы хозяин. Как он свирепел всегда, когда о ереси слышал! «Я, – кричал, – в Палестине три года кровь за Гроб Господень проливал, сарацинов истреблял – а для чего?! Для того, чтобы какая-то сатанинская зараза чуть ли не в моём доме хулу на Господа возводила?!» До недавнего времени, само собой, ни в какой поход против ереси Тибо идти не хотел. Но что было делать? Тибо даже и заикаться не смел о своих сомнениях. А перемену в сьере Андрэ Тибо воспринял как знаменье Божье. Не захотел Господь, чтобы сеньор его против катаров воевал. Потому и лишил его памяти. И даже (Тибо старательно гнал от себя подобные мысли) будто бы и части разума. Простейшие вещи иногда не понимал его господин. Но характером смягчился. Так смягчился, что Тибо даже и не знал, верить этому или мороком каким-то считать. Вот и когда Тибо на Севеннском перевале про катаров рассказывать начал – ничуть не взъярился. И в этом Тибо ещё одно знамение увидел.
...Между тем совершенные и крестьяне пришли на кладбище. Катарские священники прочли над умершими несколько молитв. Не по-латыни, как положено у католиков, а на лангедокском языке.
После похорон совершенные пришли в дом Аманды. Андрэ был всё так же плох. Но не помер, слава Богу!
Благословив хлеб и размягчив его в воде, совершенные попытались накормить рыцаря этим хлебом. Известно ведь, что священный хлеб многими необыкновенными свойствами обладает, и в том числе и целительскими. Не раз Тибо был свидетелем, как творились посредством благословлённого хлеба подлинные чудеса. Замерли все в доме, глядя на раненого с надеждой и с почтительностью – на совершенных. Тибо тоже замер. А ну как, отведав священного хлеба, встанет тотчас его сеньор, рассмеётся и скажет: «А я здоров!»
Не встал. Даже и проглотить катарский хлеб не смог Андрэ. Захрипел и не задохнулся едва.
Один из совершенных нахмурился и сказал с осуждением:
– Не хочет этот рыцарь принимать Хлеба Жизни.
Тут с Тибо оцепенение спало и понял он, что пора своего сеньора выручать. Потому как уморить его так могут. Набрался Тибо смелости и сказал совершенным:
– Без толку его так лечить. Он же католик. Потому и хлеба этого чудесного не приемлет.
Тут все присутствующие в комнате посмотрели на Тибо и Андрэ с некоторой враждебностью и даже как будто отодвинулись от них, как от чумных.
– Так вы католики, значит... – протянул тот здоровяк, который заколол шлюху. Звали его Николо.
Один из совершенных – тот, который Андрэ священным хлебом кормил, – незаметно вытер об одежду руки и пробормотал недовольно: «Додумались, кого Хлебом Жизни кормить...»
Тут Тибо зло взяло.
– Я-то, может, и не совсем католик, – начал он, – а господин мой в какой вере воспитывался, при той и остался! Выходит, как деревню вашу от Луи спасать – так он для вас хорош, а как помочь спасителю – так он сразу и грязный католик! По-доброму, по-катарски вы нас ещё и в первый раз приняли – так по-доброму, что у этой чертовки вашей ночевать пришлось!.. Может, и сейчас за порог выкинете?!
И глянул на поселян, набившихся в комнату. Поселяне как будто смутились и глаза отвели. Тут выступила вперёд госпожа Аманда.
– Хватит глотку драть, – сказала она Тибо. – Не на ярмарке.
Обратилась затем к совершенным.
– Прав он, – молвила она, – полторы седмицы назад не по-христиански поступили мы с этими людьми, не дав им приюта. Это моя вина – до сих пор за мужа моего, Себастьяна, ненавижу всех франков. Только этот рыцарь, хоть он и не нашей веры, отплатил нам за зло добром. Неужели и теперь мы ему ничем не поможем?.. Ведь может быть, как выздоровеет он, поймёт, на чьей стороне правда, оставит своего мерзкого злого Бога и примет истинную христианскую веру? Ведь и Спаситель наш говорил: «Кто из вас, имея сто овец и потерявши одну, не оставит девяносто девяти и не отправится искать заблудшую?»
– Сестра, – ответил ей совершенный, – ты сама не знаешь, о чём просишь. Мы не сможем исцелить его. Прежде всего следует исцелить дух, но это невозможно, пока он не примет нашей веры. Разве мы кудесники? Разве мы лечим собственной властью? Нет, мы – только слуги Пославшего нас. И благодать, которую Он дал нам, – не наша, но действует через нас. А благодать эта заключена в Хлебе Жизни. Этот же человек не принимает его. Потому и помочь ему невозможно. Да стоит ли отчаиваться? Поскольку этот рыцарь принял смерть, выступив за правое дело, следующее его рождение будет лучше.
Возможно, ему доведётся родиться здесь, в Лангедоке, и услышать голос истинного учения. Не бойтесь смерти, братья и сёстры мои, но принимайте её с радостью! Ибо смерть для добрых людей – дверь в лучшую жизнь. Впрочем, и злые, и неверующие не сбрасываются навечно в ад – как учат римские епископы, – но поскольку ад есть этот мир, снова возрождаются в нём – и так до тех пор, пока не услышат истинного учения, не поверят, не примут консола-ментум и, очистившись от грехов своих, не вознесутся к престолу Истинного Бога...
Пока все с благоговением внимали словам совершенного, Тибо всё больше мрачнел. Когда совершенный закончил, присутствующие ещё некоторое время почтительно молчали, а потом староста покряхтел, помялся и брякнул:
– А может... это... Может, к Иммануилу его свозить?
Совершенные поджали губы. Особенно враждебным сделалось лицо старшего.
– Иммануил – кто такой? – спросил Тибо старосту.
– Да... это... – Под взглядами совершенных староста и сам уже не рад был, что вылез. – Чудотворец он... Даже и мёртвых оживлять умеет... говорят...
– Этот Иммануил – антихристова предтеча, – отчеканил совершенный. – Прельститель человеков. К нему ездить – навек душу загубить.
Тибо хмыкнул. Он был уверен: нет такого греха, на который в Риме не отыскалась бы индульгенция. А с катарскими священниками – и того проще. Поворчат-поворчат, да и простят. Причём бесплатно.
Тут Тибо вспомнил, что так до сих пор и не замолил грех общения с ведьмой, и мысленно поклялся сделать это сразу же, как только излечится сьер Андрэ. И свечку Господу высотой в локоть поставить. И какой-нибудь катарской общине пожертвовать... немного.
Одно из этих двух обещаний уж точно должно было Господу понравиться.
Уговорившись таким образом с Богом, Тибо спросил:
– И далеко этот ваш Иммануил живёт?
– Не, – ответил староста, – недалеко... Рядом совсем.
Совершенные мрачно уставились на старосту. Тот прикусил язык.
