Узнал Петр и о том, что некоторые из станков Нартова были преподнесены в качестве подарков Петром Великим, правителям иных стран. Причина этого была в том, что заграницей подобных махин попросту не было. И вообще, как следовало из слов Нартова, все эти махины имеются чуть не в единственном экземпляре. Ну, максимум в двух, так как взамен подаренных, император повелел сделать другие. Впрочем, они все равно отличались, так как просто повторять работу было не в правилах Нартова, а потому вносились иные новшества и возможности.
Проговорили они до поздней ночи. Правда, в основном рассказывал Нартов, Петр же по большей части слушал. Глядя на этого мужчину, юноша поймал себя на мысли, что перед ним стоит человек просто одержимый своим делом. Талант! Гений! И такого запереть на монетном дворе! Да что же, трудно найти кого иного, чтобы навести порядок в деле изготовления монет!? Хм. А вот пожалуй, что и трудно. Мало мастеров в России, очень мало.
Конечно дед приложил множество усилий, чтобы изменить ситуацию, поставил множество школ. Русские обучались заграницей, перенимали мастерство находясь в России. Но проблемы дефицита подготовленных кадров, это пока не решало, и перелома совершить не могло. Большинство специалистов все так же были иноземцами. А между тем потребность в них росла день ото дня.
Была создана и бурно развивалась Академия Наук и Художеств, которая кстати говоря, за короткий период успела снискать себе уважение в мировой научной среде. Возможно причина была в том, что практически весь преподавательский состав был представлен иноземцами. Слишком малое время она существовала, чтобы думать об ином. Да и выпускников у академии пока как таковых не было.
Кстати, Нартов должен был входить в преподавательский состав академии. Однако, после смерти Петра Великого, был удален из Санкт–Петербурга и направлен в Москву на монетный двор. Он не обманывал себя, и знал точно, что оказался практически не удел благодаря козням светлейшего князя Меньшикова, с которым у него был серьезный конфликт.
Вечером следующего дня, Нартов вновь был во дворце императора. Последний ждал его с нетерпением. Он взял себе за правило жить строго по распорядку, уделяя основное время своему обучению, а потому не мог заняться тем, по чем руки так и чесались. Эдак раз себе попустишь, в другой, и опять все пойдет по нарастающей. Оглянуться не успеешь, как опять окажешься на лесном походном биваке в окружении столь милых сердцу собак и ватаги охотников.
На этот раз, кроме Нартова Петр пригласил и двух братьев Блюментрост, Лаврентия и Ивана. Оба они считались лейб–медиками, но младший, Лаврентий Лаврентьевич все больше уделял внимание академии, где являлся президентом. Мысль пришедшая ему ночью не давала покоя, и он хотел как можно быстрее начать ее развить.
Ровно в семь часов пополудни, все трое уже ожидали в гостиной, когда молодой император соизволит их принять. Петр ворвался в помещение как вихрь, очень в этот момент напомнив собравшимся своего деда. Разумеется статью он пока до него не дотягивал, хотя и имел довольно высокий рост для своего возраста. наличествовали длинные, по плечи, волосы, но и те отличались будучи светлыми и забраными в хвост, чего никогда не делал покойный император. Но порывистость, быстрота движений, темперамент, и чуть дергающаяся правая щека, горящий взор… При всем внешнем различии, схожего было очень много.
— Господа, рад вас приветствовать.
Все трое, поспешили отвесить церемонные поклоны, выражая свою полную готовность исполнить любую волю императора. Чем тот не замедлил воспользоваться, увлекая посетителей за собой обратно в кабинет, из которого только что появился. При входе они раскланялись с академиком кафедры высшей математики академии Якобом Германом. Сейчас как раз закончился его урок. Загоревшись страстью к учебе, Петр пожелал учиться у лучших светил находившихся в России. А где им быть как не в Академии Наук и Художеств.
— Рассаживайтесь, места всем хватит, — Петр повел рукой, предлагая выбирать любое приглянувшееся место. — Итак. Начнем по порядку. Иван Лаврентьевич, я приказывал провести консилиум, относительно состояния здоровья всех важных персон, в частности входящих в сенат. Сделано ли?
— Фсе исполнено ф точности, фаше феличестфо. Кансилиумом назначены лечения и профилактические мероприятия.
— Особых опасений по поводу чьего‑либо здоровья нет?
— Нет, фаше феличестфо. Однако, хуже фсех обстоят дела у генерал–прокурора Ягужинского. Но если он будет следофать рекомендациям сфоего медикуса, ничего страшного приключиться не должно. Однако, господин генерал–прокурор…
— Будет исполнять все, что ему велит медикус. А как дела у Головкина?
— Годы берут сфое, но он фсе еще крепок, хотя и страдает подагрой. Однако, он не перегружает сфой организм, подобно Ягужинскому.
— Ясно. Теперь доложи о твоих успехах с оспой. Улыбаешься. Улыбаешься, немецкая душа. Ну!? — У Перта даже глаза загорелись и он невольно подался вперед, оперевшись грудью на заваленный различными бумагами, учебниками и тетрадками, рабочий стол.
— Результаты фесьма обнадеживающие, фаше феличестфо.
— Да? А если судить по тебе, так не просто обнадеживающие, а одержана полная виктория.
— Я не могу этого утферждать, фаше феличестфо. Слишком мало времени для профедения фсесторонних исследофаний. Но кажется. Только кажется, это не окончательно, фаше феличестфо. Средстфо способное защитить людей от этого настоящего бича челофечестфа найдено. И как я фам гофорил, фсе решил случай. Мне удалось прифести ф целостности образец лимфы[11] из пустулы той дефочки. Нашел я материал и здесь. Но именно перфый образец и его произфодные дают наиболее мягкое протекание болезни, и по срокам, и по общему состоянию зараженных.
— Все же есть!
— Фаше феличестфо, не стоит торопиться. Процесс научных изысканий фесьма долог, а здесь идет речь о челофеческих жизнях. Я ничего не утферждаю. Нужны дополнительные исследофания.
— И когда ты будешь готов дать окончательный вердикт?
— Не ранее чем через год.
— Еще год!?
— Фаше феличестфо…
— Вот же заладил! Сколько испытуемых уже было?
— Дфести дфадцать три челофека. Из них, сто дфенадцать инфицированы лимфой «Алена». Так зофут ту дефочку.
— А отчего не свое имя‑то дал?
— Если ф научных кругах посчитают…
— Ладно, ладно, то дело твое. Умершие есть?
— Среди испытуемых другой лимфой, один. От лимфы «Алена», нет.
— А при нынешней вариоляции, кажется двое на сотню?
— Та, фаше феличестфо.
