— Меня в тринадцатом в армию отправили, как раз двадцать два года исполнилось, — уверенно начал Фомин излагать «жизненный путь», причем резко измененный. Тут объяснимо — тело непонятным образом омолодилось, так что полтора десятка лет пришлось скинуть или добавить десяток, если от настоящего возраста в этом времени исходить.
— В артиллерию попал, потом во взвод блиндированных автомобилей. Но это уже в пятнадцатом было. Вот кресты за службу и получил, один раз германцы мой броневик подбили.
Маша подержала на ладони два солдатских Георгиевских креста, погладила пальчиком черно-оранжевые ленточки. Награды были подлинные — Фомин их получил из рук генерала Каппеля и адмирала Колчака в тойжизни, в девятнадцатом году. Потому решил носить — честно заслуженные.
Контрразведчик, разрабатывавший ему новую биографию, был с таким подходом полностью согласен, существовала вероятность наткнуться на офицера-сослуживца, а с нижнего чина какой спрос, да кто их в то время запоминал. Много было, серых и неприметных тружеников войны, честно воевавших и не сверкавших звездочками на погонах.
— А прапорщиком я в семнадцатом стал, при Сашке Керенском. Ох уж времечко было, армия на глазах разваливалась…
— Мне отец рассказывал, он тогда донской казачьей батареей командовал, — тихо сказала Маша и взяла орден Святого Станислава третьей степени с мечами. — Я как этот крест увидела, так сразу поняла, что вы офицером после февраля стали. Орлы между лучами без корон.
— Отобрала революция, — согласился свежеиспеченный капитан. Он чувствовал себя уверенно — ему изменили только отчество и фамилию, а имя оставили прежним. В отместку Арчегову он взял его настоящую фамилию. И к великому удивлению, такая фамилия оказалась у Маши. Невероятнейшее совпадение!
— А «клюквы» у вас нет?
— Была, на кортике знак с темляком носил, как в бронечастях положено, — развел руками Фомин с нарочитым сожалением. Орден Святой Анны четвертой степени, первая офицерская боевая награда «за храбрость», носилась исключительно на холодном оружии.
— Да где-то задевалась, видно, при взрыве броневагона. Хорошо, что сам выжил.
— Я вам «пряжку» сама закажу, их сейчас все офицеры на груди носят и георгиевские, и анненские — шашки же отменили.
— Да я сам хотел заказать, да после выписки закрутился, три дня на сборы дали всего…
— А что ж по ранению отпуск не взяли, Семен Андреевич? Отдохнули бы хорошо, поправились. А так из лазарета и прямо в дорогу.
— У меня выбора не было, Мария Александровна. Бронемотовагон я под команду только в октябре смог бы получить, а тут вакансия открылась, командиром танкового отряда в самом Крыму. Подполковник по чину, не майорская должность. Грех отказываться. Да и служить на юге, в благодати, чуть ли не курорт, многие завидовали.
— Назначение хорошее. Рядом с вами будем. Я домой еду, не знаю, что с папой и мамой. Писала им…
— Найдем, Мария Александровна. Мне по приезде две недели дадут на отдых, на завершение лечения еще десять дней добавят. Так что обязательно найдем, помогу вам.
— Этот знак вы за Ледяной поход получили, ленточка георгиевская, не бело-зеленая сибирская. — Девушка сглотнула комок и снова вернулась к прерванному разговору о наградах.
Последний знак Фомину нравился больше всего, и он, в отличие от «Стаса», был честно им заслужен в чине генерала. Массивный серебряный венок из дубовых листьев накрывал наискосок золотой меч — награда была очень похожа на знаменитый добровольческий знак Ледяного похода на Кубань в январе-феврале 1918 года, когда маленький отряд белых повел от Ростова генерал Лавр Георгиевич Корнилов.
— Я весь путь проделал, от Омска до Красноярска и обратно. Тяжелый путь, страшный!
— Ужасный, — тихо промолвила девушка, и, словно ей стало зябко, накрыла ладошками плечи.
— Что с вами, Мария Александровна?! Вам плохо? — вскинулся Фомин с дивана.
— Ничего, Семен Андреевич. Просто вспомнила это… Действительно страшно, какой-то кошмар, что будет терзать меня всю жизнь…
Москва
Вечерний парк таил прохладу — легкий ветерок гулял по запущенным аллеям. Генерал Арчегов молча смолил папиросу, удобно устроившись на крепкой скамье со спинкой — большевики расстарались, обустраивали территорию Сибирского посольства со всей предупредительностью.
За деревьями можно было разглядеть застывшие человеческие фигурки — охрана бдительно стерегла жизнь высокопоставленных гостей, вынеся урок с кровавого майского утра.
— Я рад вас видеть, генерал, — за спиной раздался знакомый до боли скрипучий голос, которому Арчегов не удивился — давно поджидал.
— Ответно, товарищ Мойзес, — поприветствовал чекиста Константин, но руки не подал, благо они по вечернему времени в перчатках были. — Присаживайтесь, поговорим, былое вспомним.
— Благодарю, ваше высокопревосходительство. — Тот чиниться не стал, уселся почти рядышком, достал портсигар. — С днем рождения вас, Константин Иванович, хотя оно, кхе-кхе, в ином времени осталось.
— Спасибо, Лев Маркович, что помните о такой безделице. У вас очень хорошая память.
— Не жалуюсь, работа такая. Помнить все нужно. Так что о былом с вами лучше не говорить, а вот о будущем в самый раз.
— Вижу, зело торопитесь. Или Лев Давыдович из моих намеков иные выводы сделал? Или не так понял?
— Все так, особенно по поводу бессарабского вина. — Мойзес тяжело вздохнул и закурил папиросу. — Неужто все-таки плохо?
— Хуже, чем вы предполагаете, — усмехнулся Арчегов. — Румыны начнут войну через четыре недели, это решение Королевского совета. Им же французские денежки, хм, отрабатывать нужно. Как те транспорты, что прибыли в Констанцу, набитые вооружением и снаряжением под завязку. Парижу этого добра не жалко — с той войны все склады забиты.
— А вам не предлагают?
— В руки аж суют, но денежку просют. Румыны — те голодранцы известные, кроме кукурузы, у них ничего нет. Там любовь потому чистая, без займов. А у нас с расчетом хотят, и чтоб мы бесплатно заводы их владельцев на юге у вас силою отобрали и им вернули.
— А вы не хотите?!
— А на хрена нам это, Мойзес?! — генерал заговорил зло. — Денег вбухать массу, восстанавливая, и чужому дяде возвращать?! С Махно, от которого вам житья нет, сражения устраивать прикажете? Благодарю покорно! Одна головная боль — и от них, и от вас, и от повстанцев! Царицынские заводы нас устраивают намного больше, тем паче у нас есть Ростов и Луганск. Так что на этом и будем соблюдать статус кво. Вы согласны?
