Он не мог видеть притаившегося за деревом Алексея. Очевидно другой враг тревожил его.
Сердце юного князя забило тревогу. Татарин по своему внешнему виду казался не простым смертным. По массе золотых побрякушек у пояса и вокруг шеи, по расшитому галуном высокому колпаку видно было, что это один из важных и знатных обитателей степи.
– Вот бы полонить такого! Ермак Тимофеич спасибо скажет! – вихрем пронеслось в запылавшей голове Алеши.
Но как?… Как полонить?… Он, кажется, вдвое крупнее и сильнее его, князя Алексея, этот степной дикарь. Обернись он сейчас, и пропал Алеша под ударом его кривого, как серп, острого ножа.
– А взять живьем надо… Полонить такого, значит хорошего языка [допросить, узнать, что делается во вражеском стане] добыть, – сообразил юноша.
Нет, во што бы то ни стало его живьем добыть надо!…
И, не медля более, Алексей пригнулся к земле и пополз змеею, скрытый высокой травою тайги. Вот уж ближе, ближе от него татарин. Его узкие черные глаза зорко впиваются в чащу… Очевидно, он слышит шорох, но иначе объясняет его себе… В его скуластом лице отразилось самое живое нетерпение. Дикого лесного зверя поджидает татарин, сын вольных киргизских степей.
Алеша теперь уже был в трех шагах расстояния от него. Он чуть приподнимается и быстро разматывает пояс, стягивающий кафтан. Сердце его стучит сильнее, стучит так, что вот-вот, мнится юноше, услышит его биение и киргиз… Но последний стоит спиной к Алексею… Если он вздумает сделать хоть шаг, то немедленно наступит на кудрявую голову подползшего к нему князя.
Еще пододвинулся к врагу Алеша. Теперь стоит ему протянуть руку, и он дотронется до мягких войлочных, обшитых верблюжьей шерстью, чобот татарина.
Затаив дыхание Алеша медленно и осторожно берет свой пояс в руки и, чуть дыша, окружает им ноги дикаря. Тот все еще стоит в задумчивости, не подозревая о грозящей ему опасности. А толстый, крепкий пояс незаметно окружает его ноги чуть выше щиколотки, поверх ступней… Совсем уже замерло дыханье в груди Алеши…
– Держись!… – неистово выкрикнул он вдруг, затягивая разом оба конца пояса обеими руками.
Ошеломленный неожиданным криком дикарь хотел рвануться вперед и в тот же миг тяжело рухнул в траву, связанный по ногам.
Не теряя минуты Алеша кошкой прыгнул ему на грудь и, не дав опомниться, свободным концом пояса скрутил его руки. Потом выхватил кривой нож из-за пояса дикаря. Последний лежал на траве беспомощный как ребенок и, дико вращая глазами, силился порвать пояс, плотно скрутивший ему ноги и руки. Но толстая холстина была соткана прочно. Да и Алексей следил зорко за каждым движением врага.
– Коли двинешься – убью!… – сверкнув на пленника грозным взором вскричал он, и, так как тот не мог понять его слов, приставил к груди дикаря его же нож.
Все это произошло не больше, как в минуту.
Глаза татарина вспыхнули злыми огоньками.
Алексей, все еще сидя на его груди и держа нож у сердца врага одной рукою, другую приставил ко рту и громко крикнул:
– Сюда, ребята, на помощь!…
Гулким раскатом пронесся его призыв по тайге. Вскоре из кустов орешника выглянула скуластая физиономия Ахметки.
– Ай, хорошо пленник!… Больно хорош!… Поймал пленника, бачка!… Князь Таузак это, самого Кучума ближний человек, – мотая головой и поблескивая глазами повторял он, разглядывая связанного татарина как диковинную, редкую вещицу.
Тот только метнул на него свирепым взором.
– Джан Кучик! [по-киргизски значит – собачья душа; приверженцы Кучума ненавидели перешедших в подданство русских своих соплеменников и поносили их] – произнес он хрипло и плюнул в сторону Ахметки.
– Што он лопочет? – заинтересовался Алексей.
– Ругается, бачка… Ну, да поругаешься ты у нас, постой, как поджаривать тебе пятки станем, – зловеще блеснув глазами прошипел Ахметка.
– К бачке-атаману сволокем его, бачка, на помощь только кликнем своих, – суетился проводник.
Но и скликать не пришлось прочих охотников. Они прорвались сквозь чащу, теперь были тут же и помогали связывать Таузака. Потом освободили его ноги и погнали вперед, прямо в стан Ермака, хваля по дороге своего юного товарища, сумевшего раздобыть атаману такого важного языка.
8. ДОПРОС. – ПОСОЛ К КУЧУМУ
– Атаман, гляди, никак волокут наши особую дичину к твоей милости, – разглядев своими зоркими глазами приближающуюся к стану группу охотников произнес Кольцо.
Ермак, задремавший у костра на вдвое сложенном потнике, с живостью юноши вскочил на ноги.
– И то, особая дичина, Иваныч! Языка раздобыли!… Эка, молодцы у меня ребята! – оживляясь вскричал он.
Вмиг стан засуетился и высыпал навстречу охотникам. Ахметка первый выскочил вперед и спешно стал докладывать, как «молодой бачка» полонил батыря и как позвал на помощь, и как связали они пленника, ровно барана.
– Неушто один одолел, Алеша? – ласково блеснув на юношу своими быстрыми глазами спросил Ермак.
– Один, атаман, – не без некоторой гордости отвечал тот.
– Ай да Алеша! Ай да князенька! Исполать тебе, друже! – обласкал еще раз Алексея Ермак и вмиг светившееся лаской лицо его приняло суровое, грозное выражение. Острые глаза, как две раскаленные иглы, впились в пленного киргиза.
– Гей, толмача мне! – крикнул он повелительно и сурово в толпу казаков.
Ахметка, владевший сносно по-русски, выступил вперед.
– Скажи твоему нехристю, штобы все без утайки нам поведал – где живет Кучум и как нам пройтить к евоному граду, и много ль там воинов припасено ноне у ево… Все штоб без утайки поведал сейчас же, не то тут же ему карачун придет. Так и скажи, – сурово и грозно приказал атаман.
Едва окончил свою речь Ермак, как Ахметка уже замахал руками, замотал головою и залопотал что-то быстро-быстро, обращаясь к татарину на своем родном языке.
Но чем больше горячился толмач, тем спокойнее становилось лицо пленника. Горделивая усмешка повела его губы. Он, словно нехотя, открыл рот и произнес одну только фразу, холодную и острую, как жало змеи:
«Не хочет Таузак говорить с изменником, с джаман-кишляром» [с подлецом].
Ахметка как мячик отскочил от него. Лицо толмача позеленело от злости. Зеленые же огни забегали в глазах.
– Пытай его, бачка-атаман… Убей его, собаку… Не скажет он ничего тебе… Не хочет собака ничего сказать, – так и ринулся он в ноги Ермака.
– Молчи! Знаю и без тебя, что делать надо, – сурово нахмурившись произнес тот. – Ей, Михалыч да Панушка, потеребите молодца малость, авось, угольки горячие развяжут ему язык, – заключил он, махнув рукою, отошел в сторону и отвернулся.
Яков Михайлов с Никитой Паном кликнули казаков и велели им стащить с ног татарина его мягкие чоботы. Потом, захватив на чекан несколько углей, старый разбойник плотно обложил им смуглые, желтые ножные пятки киргиза.