кавалерист, крепости ни разу в жизни не видел. Макеев, вроде, как и артиллерист, но всю жизнь по штабам сидел, жопу отъедал. И что настроили? Из укреплений там только Турецкий вал, который еще пленные казаки при последнем хане насыпали — обвалился уже. Юшуньские позиции, про которые в газетах пишут, мол, сплошные линии окопов, колючая проволока, красным не пройти, да еще и пулеметы. Какие окопы нахер? Они даже досками не обшиты, от дождей размокли давным-давно. Все доски либо разворовали, либо на дрова пустили. Две линии окопов — курам на смех. Куда раненых относить? И куда, извините, солдаты срать пойдут? Вот в свои окопы и гадят, вонь сплошная. А там, где дерьмо, скоро и дизентерия появится с кровавым поносом. Половина окопников на понос изойдет в бой не вступив. Колючая проволока в два ряда — это преграда? Немцы перед своими позициями тридцать, а то и сорок рядов вели, так мы их все равно прорывали. И что, красные две линии проволоки не прорвут, да осыпавшиеся окопы не займут? Есть, говорят, пара участков, где ростовые окопы, заграждения в десять колов — их проверяющим показывают. Но окопы-то есть, а где люди-то станут жить? Ни блиндажей, ни землянок. Ладно, лето сейчас, но осень не за горами, а коли до зимы ждать придется? Колодцы никто не догадался вырыть, дров подвезти. И красных на Перекоп не надо, сами все вымрем от голода и холода.
Я смотрел на разбушевавшегося Слащева и понимал, что Михаил Афанасьевич вывел Слащева не только в образе хладнокровного Хлудова, но и в образе Черноты. Сейчас передо мной сидел бравый, но недалекий рубака, режущий в глаза правду-матку, не стесняющийся в выражениях. Если Яков Александрович довел до сведения Главнокомандующего вооруженных сил Юга России свои предложения и критику существующих порядков в тех предложениях, что я слышал, тогда понятно, за что Врангель отправил в отставку своего лучшего генерала. В моей истории вернувшийся из эмиграции генерал Слащев преподавал на курсах комсостава «Выстрел». Читал в чьих-то воспоминаниях, что Яков Александрович вел лекции очень увлекательно, с «огоньком», а чтобы его послушать, курсанты сбегали с других занятий. Что ж, очень даже возможно. Если отставной генерал-лейтенант использовал на лекциях широкий спектр знаний русского языка, особенно, его ненормативной лексики, то устойчивый интерес обеспечен. А Ниночка Нечволодова, похоже, привыкла к таким словам.
А еще: известно ли нашей разведке реальное положение дел на Перекопе? Скорее всего, хорошо известно. И перебежчики из армии Врангеля бегут к нам по два-три человека в день, и армейская разведка работает, да и аэропланы летают. Все, что нужно, уже должно быть либо у Каменева, либо у Егорова.
— Да ладно укрепления, пёс с ними. Но чтобы укрепления защищать, люди нужны. Ни одна крепость без защитников не устоит, верно? Сколько у барона штыков, знаете?
— Тысяч сто, может, чуть меньше, — пожал я плечами.
— Ага, тысяч сто… А тридцать тысяч, не хотите? И то, все эти штыки на бумаге. В наших дивизиях по три полка, хорошо, если в полку по тысяче штыков наберется. И люди измотаны, половина больных, раненые. Кто воевать станет? В июле барон приказал из тюрем уголовников выпустить, повстанческий отряд формирует. А во главе отряда бывший махновец. И много они навоюют? Боюсь, против таких повстанцев нам самим и придется воевать.
— Значит, армия Врангеля обречена на разгром, — констатировал я. — Стало быть, эвакуация, а что потом?
— А что потом? Господа офицеры в грузчики да в официанты подадутся, кому повезет — в наемники завербуется куда-нибудь в Аргентину или в Африку поедут, кровушкой торговать станут. Кому уж совсем повезет — во французский Иностранный легион попадет. А женщины: любовницы да офицерские жены на панель пойдут, передком торговать. А что еще они делать умеют? А в Париже, да в Берлине, чай, своих блядей не хватает. В Крыму и так прапорщицы да штабс-капитанши на панель ходят, а что делать? Капитанши с полковницами бы тоже пошли, но кому старухи нужны? Мужьям жалованье не платят, а дети жрать хотят. Вот, мамзели Лирские по улицам ходят, клиентов ищут.
— А почему Лирские? — не понял я.
— Да потому что наши рубли ни хера не стоят, а франки с фунтами только у спекулянтов. Получается, самая надежная валюта в Крыму — турецкие лиры. У меня два офицера, не самые худшие, к слову, застрелились, когда узнали, что их жены на панель вышли. Те солдаты да офицеры, что в тылу, в зачет жалованья хотя бы крестьян грабить могут, а кто на передовой?
— В общем, все очень грустно, — подвел я итог. Посмотрев на Слащева, спросил: — Так как вы считаете, Яков Александрович, стоит ли правительству Юга России заключить с нами мир?
— С вами, это с кем? — опешил Слащев.
Теперь настал черед удивиться мне.
— Как это с кем? С Советской Россией. Вам же господин Волошин меня представил — Владимир Иванович. А если полностью, то моя фамилия Аксенов — полномочный представитель Совета народных комиссаров РСФСР, личный посланник Ленина.
— Ни хера себе!
Я поначалу решил, что это Слащев. Нет, это сказала Ниночка Нечволодова.
Глава 16. На волне моей памяти
Генерал слегка насторожился, а глаза его жены превратились в узкие щелочки — прищур снайпера, выбравшего себе цель и готовящегося нажать на спусковой крючок. Но ни Слащев, ни кавалерист-девица за револьвер не ухватились, уже хорошо. А я-то ждал, что кто-то из них скажет — сколько я порубал красной сволочи!
— Да, господа, у меня к вам просьба, — попросил я, обведя взглядом белогвардейцев. — Если соберетесь выдавать меня контрразведке, попрошу отпустить Максимилиана Александровича. Он здесь человек сторонний, а я просто воспользовался его наивностью и простотой.
Волошин возмущенно тряхнул своими лохмами.
— Нет уж, Владимир Иванович, вы уж из меня совсем-то дурака не делайте. Я прекрасно отдавал себе отчет — кто вы, и какова ваша цель, а не только то, что вы ценитель поэзии.
— А разве полномочные представители Совнаркома любят стихи? — с легкой издевкой поинтересовалась Ниночка.
Вместо ответа, я принялся читать:
— Я мысленно вхожу в ваш кабинет…
Здесь те, кто был, и
