хорошим производителем, но и редкого ума. Было такое впечатление, что он как человек всё понял.
Когда его развязали, Буян встал не сразу, а только когда с ним «побеседовал» Прохор. В конце концов он встал. Очень жалобно помычал, как бы жалуясь и покорно пошел за своим спасителем.
Я всё это время наблюдал эту картину со стороны. Прохор скоро вышел из коровника и довольно доложил мне.
— Он, барин почти успокоился, лежит спокойно в стойле.
— У тебя хлеб для него есть? — вопрос явно был неуместен. Мне даже показалось, что Прохор на него обиделся.
— А как же, барин, у меня завсегда пара-тройка краюх в запасе есть. Я лучше сам не доем, а бычка или коровку угощу. Они, барин, знаешь какие благодарные.
— Пошли к Буяну сходим, только дай мне краюху.
Бык как будто понял зачем я пришел, встал и потянулся ко мне. Когда краюха была съедена он начал лизать мне руки и тихонько жалобно мычать. Как бы жалуясь.
— Вот, барин, видишь, какой он ласковый и умный, — довольный Прохор сиял как луна.
— Вижу, — засмеялся я. — У тебя чистая целая рубаха есть?
— Я, барин, сейчас эту зашью и постираю. А пока зипун сверху надену.
— Пойдем со мной.
Пока Прохор со специалистом занимались с Буяном, бурмистр Василий и сыровар Емельян всё мне рассказали.
Прохор был круглой сиротой, лет с десяти жил со своей старой бабушкой. А когда и она умерла остался на белом свет один как перст. Был он добрым и не унывающим, долго грустить не умел и на деревне его почти все считали не в себе.
Тем более, что у него была в жизни только одна радость и забота, уход за животными. Любил он всех животных и домашних и диких, со всеми находил общий язык, но главной его любовью были быки и коровы.
Когда Прохор остался один, то через какое-то время даже перестал ходить домой, а все время проводил на коровнике. Своего хозяйства у него не было, он даже не просил дать ему землю и оброк за него решили платить всем миром.
То, что потомство Буяна более продуктивное, заметил именно Прохор и вообще когда он вырос, а сейчас ему было ровно двадцать, то заметили насколько ценными бывают его советы и как он хорошо разбирается в скотине.
Выйдя из коровника, я спросил у Василия:
— Ты на дорожку мне баню обещал. Она готова?
— Рано еще, барин. Надо протопить как положено.
— А вода там горячая есть?
— Вода горячая у нас всегда есть, без неё никак. Сколько всего мыть надо.
— Отправь Прохора в усадьбу, пусть помоется и переоденется. Архип, — исполнительный камердинер был тут как тут. — Езжай с ним, проследи, чтобы все исполнили, да не обижали.
Моему распоряжению Прохор удивился, но молча подчинился. Когда они удалились, я спросил:
— Честно отвечать, задницами не крутить. Как у него с головой?
Первым ответил Емельян, предварительно перекрестившись и поклонившись в пояс.
— Хорошо у него все с головой, добрый очень и руки золотые, а глаз какой. Вот его за это и обговаривают, те кого зависть гложет, — бурмистр не добавил ни слова, только что-то пробурчал и закивал головой, соглашаясь.
Мой учитель снайперской стрельбы всё это время был рядом со мной и молча зорко наблюдал за происходящим. Я подметил, что он очень наблюдательный и его суждения о людях очень правильные.
— А вы, Иван Васильевич, что скажите?
— Ума у него, ваша светлость, поболее чем у многих будет. Особенно у тех, кто его дурачком и малохольным числит.
— Согласен с вами, сударь, целиком и полностью. А теперь вот у меня какой вопрос. Кто будет в деревне старостой? — я знал, что у князей Новосильских давно было заведено играть в сельскую демократию и старост они назначали только из тех, кого предлагали сами крестьяне. И обычно для этого собирался сельский сход.
Но сейчас сход было не собрать, большая часть моих мужиков была в отлучках на промыслах, а толпа наблюдателей была почти из соседских крестьян.
— Тут, барин, и думать не надо, — сразу же решительно заявил бурмистр и показал на сыровара, — только Емельян Матвеич. А ежели я не прав окажусь, то пусть, пока вас не будет, Анна Андреевна прикажет меня пороть каждый день.
Я рассмеялся, предложение мне понравилось, особенно про ежедневную порку.
— Хорошо, будь по-твоему. А ежели есть желание, так я напишу и Анна Андреевна десятка два-три плетей и так будет тебе выписывать.
Часа через два, походив по деревне с бурмистром и новым старостой, я спросил:
— А без Прохора с Буяном справишься? — Емельян Матвеевич понял, что вопрос относится к нему и хитро посмотрел на меня, да так будто насквозь просветил.
— Справлюсь. Ты барин, не сомневайся. А как ты его беспартошного с собой возьмёшь?
— Ты, Емельян ежели не знаешь, лучше помолчи. Есть у Прохора паспорт. Помнишь его в прошлом годе царский управляющий хотел с собой взять, когда к немцам за коровами ездил? — новоиспеченный староста что-то подтверждающе пробурчал. — Так вот их светлость Андрей Алексеевич разрешили и паспорт Прохору выправили. Но когда Государь умер, поездка отменилась, а паспорт остался на царской мызе. Их управляющий уехал с Питер и за него остался Аким Федотыч. Он из мужиков и мы с ним подруживали. Так вот он мне прошкин паспорт отдал.
Бурмистр замолчал, но я видел, что он хочет еще что-то сказать. Я фамильярно подмигнул ему.
— Договаривай давай, обещаю убивать не буду.
— Вот, барин, Аким Федотыч об этом и говорил. Суров твоё новый барин и рука у него тяжелая.
— «Понятно», — подумал я. — «Земля, как говорится, слухами полнится. Ну что же это даже и неплохо.»
Вслух я конечно сказал другое.
— Отлично. Это всё упрощает. Хотя, — я усмехнулся, — не думаю, что в России кто-то будет проверять есть ли паспорт у лакея светлейшего князя.
Я еще немного помолчал, глядя как молодые бабы поят двух телят.
— Ты, Емельян, вот что сделай. От Буяна есть взрослые коровы?
— А как же, барин, есть. И два бычка есть. Их оставили на племя, с царской мызы очень просили. Они уже годятся коров крыть.
— Пока не продавайте. А кройте ими телок и коров, которые от Буяна. И Буян пусть их тоже кроет, — я много раз возил всякую всячину по разных агрохолдингам и в силу природной любопытности многим интересовался. Некоторые мне много показывали и рассказывали. Поэтому, что такое инбридинг я знал.
Емельян повернулся к бурмистру и с обидой сказал:
— Вот, слышишь, что барин говорит. А вы все парня давай дурачить когда он сказал, что такие коровы молока больше дают. Прохор, ваша светлость, — староста почему-то решил перейти на официальные рельсы, — иногда ходил помогать на царскую мызы и там то же такую штуку подметил. А его на смех подняли.
— А учет надоев ведется? — ответ я почти наверняка знал. Но всё равно решил спросить.
— Да какой учет, барин, во всей деревне грамотных всего ничего. Десятник у рыбаков, да Емельян с сыном, — махнул рукой бурмистр.
— А сам-то грамотный? — спросил я и тут же вспомнил его собственноручные письма-отчеты. — Хотя да, я вспомнил твои письменные отчеты. Так вот, Василий, такое положение дел никуда не годится. Учет что бы наладил везде. Удои. Уловы. Когда и кем какую корову крыли, сколько посеяли и другое. Я Анне Андреевне напишу, а она тебе бумагу пришлёт. Дальше, — я зачем-то повернулся и посмотрел на солнце, оглядел окрестности, зачем-то потряс плетень, как бы проверяя его прочность. И только после этого продолжил давать свои ЦУ.
— На мызе всех обучить грамоте, письму и счету. Если нет учителей, напишешь Анне Андреевне. И не дело, что у вас храма нет. Помощь нужна будет — не откажу, но начинайте сами.
Больше говорить мне не хотелось и до дома нового старосты, где меня ожидал Иван Васильевич я шел молча.
Молодой кобыле, выбранной для меня опытными татарскими конюхами, явно хотелось движения и она радостно заржала, увидев меня.
— Инспекция закончена, пора собираться в дорогу. Прохора я беру с собой. Пусть посмотрит заграницу, глядишь, что нибудь дельное узрит.
Прохор известие о своей «командировке» воспринял совершенно спокойно, даже можно сказать равнодушно. Я посмотрел его паспорт, извлеченный бурмистром из своего «секретного» сундука, где он хранил всё нужные ему документы и бумаги.
Прохор Филиппов Крючков, двадцать лет ему исполнилось несколько дней
