Четыре шага – вдох.
Четыре шага – выдох.
Густой смолистый дух врывался в легкие.
Сырая земля упруго отзывалась на прикосновение подошвы.
Поскрипывала бурая хвоя, устилавшая тропку, будто шкура матерого медведя.
Четыре шага – вдох.
Четыре шага – выдох.
Вот и поляна, заросшая разнотравьем.
Надо будет следующим летом выбраться сюда на покос… Ох и сладкое молоко даст Пеструха!
Двадцать вдохов-выдохов. Вот и березняк. Листья с желтеющими по краям зубчиками трепетали под едва заметным дуновением ветра. Теперь под пятками шуршала прошлогодняя листва.
Овраг.
Через него переброшена тонкая жердина.
Тонкая, она прогибалась даже под весом Никиты, хоть в нем не было ни капельки лишнего жира – только кости, сухожилия и мышцы. Скользкая от росы. Опасное препятствие. Особенно после лета, когда солнце вставало гораздо раньше и успевало высушить темно-серую кору.
А ну-ка, посмотрим…
Скользящий шаг. За ним второй.
Похоже, тело вспоминало многократно заученные движения само, без вмешательства рассудка.
Вот уже и колючие заросли малинника на той стороне. Рукой подать.
«Не так страшен черт, как его малюют!» – пронеслось в голове.
И тут левая нога соскользнула с жерди.
«Опять левая! Невезучая…»
Никита успел раскинуть в стороны руки. Пару мгновений ловил равновесие и, наконец, замер. Даже дыхание затаил. Подождал, пока сердце начнет биться реже. Глубоко вдохнул и поставил ногу обратно.
«Стыд-то какой! Зазнался, потерял бдительность, как глухарь на токовище…»
Уже продираясь через малинник, парень без устали корил себя. И, в конце концов, успокоил совесть, пообещав продлить утренние упражнения.
По пологому склону холма, вновь через ельник, он поднялся на плоско срезанную вершину и помчался вниз, набирая больше и больше скорости, на ходу уворачиваясь от стволов и ощетинившихся ветвей.
Ветер свистел в ушах. Черные косматые ели мелькали размытыми громадами.
Дважды острые иглы оцарапали щеку. Один раз – пребольно хлестнули по губе.
«Да что ж это со мной сегодня!»
С разбегу влетев в бурелом – толстые, поваленные когда-то, давным-давно, стволы с торчащими в разные стороны сучьями делали путь непроходимым для всех, кроме особым образом обученного бойца, – Никита запрыгал, словно белка.
Касание. Толчок. Взлет. Снова толчок.
Всякий раз, проходя эту часть дороги, он старался пойти привычным путем. И всякий раз сбивался. Будто какая-то неведомая сила ночью перекладывала валежник, чтобы подловить человека.
Зато тут уж не расслабишься, как на простой и понятной жерди. А значит, он всегда будет наготове. Учитель говорил, что это пригодится в будущем, – в бою нельзя отвлекаться, а уж рассеянный не выживет и пары вздохов.
«Уф… Вот и выбрался на приволье!»
Теперь парень бежал по безлесному косогору, который полого спускался к берегу реки. По правую руку занималась заря. Небокрай окрасился легким оттенком розового. И от этого широкая гладь плеса засветилась, словно изнанка раковины-беззубки – которых Никита насобирал несчитано, когда был младше. Учитель варил их в котелке – получалось вкусно, хотя и непривычно для русского человека.
На ходу парень сбросил рубаху, дернув гашник, выскочил из штанов, с размаху бросился в воду.
Холод сдавил ребра, вынудив пустить пузыри из носа.
«Подумаешь… Разнежился, что ли, за лето? А вспомни, как той зимой в лютый мороз в полынью нырял!»
Никита плыл под водой так долго, как только мог, греб размашисто, но не часто, а потому вынырнул почти на стрежне. Тут приходилось бороться с течением, для того чтобы держать направление на старую примету: кривую березу с обломанной верхушкой.
С наслаждением вдохнув стылый воздух, парень поплыл саженками, стараясь не шлепать ладонями. Обрывистый берег приближался не так уж и быстро – хоть и не Волга, а Сестра ее, а все же река не маленькая.
Коснувшись рукой глинистого откоса, Никита развернулся и поплыл обратно.
После купания прохладный ветерок показался жарким.
Не стесняясь наготы – кто его увидит в эдакой глухомани? – парень затанцевал по песчаной отмели, нанося попеременно руками и ногами удары невидимому противнику. Заученные связки движений получались легко.
Удар кулаком!
Пяткой!
Щепотью!
Снова кулаком!
Подъемом стопы!
Пяткой в прыжке!
Ребром ладони!
Вскоре от разгоряченного тела юноши повалил пар.
«Довольно пока…»
Никита быстро оделся и помчался обратно.
Без труда поднялся по косогору. Преодолел бурелом. Миновал ельник, продрался через малинник. Выбежал на жердь…
…И опять потерял равновесие. Замахал руками, выровнялся и обругал себя самой злой бранью, которую только знал.
«Позор! Стыдоба-то какая!»
Теперь и стволы берез, окрашенные розовыми лучами взошедшего солнца, не радовали.
Так хорошо день начинался, и вот – на тебе!
Уже подбегая к подворью, Никита уловил запах дыма.
Неужто учитель с утра очаг растопил?
Вот и постройки: крытая дерном полуземлянка, сенник, хлев, где ночевала Пеструха, лабаз на четырех ногах-столбах. Плетня здесь не ставили. От кого двор огораживать? Зимой, когда волки наглеют, корову можно и в дом забрать. Да и пса, Кудлая, в тепло запустить от греха подальше.
Сдержанный лай Кудлая, который вообще-то никогда пустобрехом не был, заставил Никиту замедлить шаг.
Что там может быть?
В душе зашевелились нехорошие предчувствия. Уж не татары ли нагрянули? Проклятые нехристи! Сколько Русь может томиться под их ярмом? Сумеют ли когда-нибудь князья оставить распри, хоть несколько лет не выяснять, чей род старше и именитее, кто великому Ярославичу ближней родней приходится, кто дальней, а поднять людей, раздать броню и оружие всем, до самого захудалого смерда, и ударить по ненавистным захватчикам! Тогда бы он, Никита, в ноги дядьке Горазду поклонился, лишь бы только учитель отпустил его драться, отомстить басурманам за все старые обиды, а если доведется погибнуть, так смерть в бою за Русь Святую лучше любой другой.
Впереди заржал конь. Зло заржал. Сразу слышно, что норовистый жеребец из тех, что кусаются в сражении, копытами бьются, да и в мирное время никому спуску не дадут: ни конюху, ни другому жеребцу.
– Балуй мне! – громко прикрикнул на коня кто-то, кого Никита еще не мог видеть.
Слава Богу! По-русски.
Значит, не враги, а гости.
Хотя, с другой стороны, время сейчас такое, что и от соотечественника не знаешь что ожидать. Особенно от того, кто заявиться может вот так вот: ни свет ни заря, ни зван ни ждан. Не зря же в народе и пословица родилась: незваный гость хуже татарина.
Никита решил подобраться к дому украдкой и поглядеть: что да как? Дядька Горазд, конечно, великий боец – голой рукой саблю ломает, но мало ли что?
