— Это не похвально! — ответил надзиратель виноградников. — Впрочем, вина твоя не велика, поскольку сообщение появилось только в нынешней сводке… Одним словом, мой сосед Нара был вчера убит собственной рабыней. Убит в летнем дворце… твоей постройки, посвященный Вирайя!
Снова общий гневный ропот. Только Эанна сказал, преспокойно отправляя в рот кусок мяса, который он до сих пор тщательно поливал несколькими соусами:
— Ты так говоришь, Ицлан, как будто Вирайя соучастник — видишь, он даже побледнел…
— Да ну тебя, — отмахнулся Вирайя. — Действительно, страшное дело, тысячу лет такого не было…
— Страшное, — серьезно ответил Эанна. — А какова причина убийства, интересуешься?
— Интересуюсь, — не подумав, сказал Вирайя. Тут же старый Ицлан воздел глаза к потолку, отвернулся и плюнул.
— Да, причина! — твердо повторил Эанна. — Хотя ты, Ицлан, считаешь кощунством говорить о чем-либо, кроме самого факта убийства, я все-таки скажу тебе и всем вам, друзья мои: достойный Нара затравил сына этой рабыни гепардом!
— Ну и что? — спросил Ицлан. — Значит, виноват был!
— Да не был он ни в чем виноват! Для развлечения своего затравил… — Врач отер пот со лба, нехорошо усмехнулся. — Нет, чтобы порадоваться, что ее отпрыск повеселил хозяина, — раскроила ему череп какой-то статуэткой!..
— Напрасно ты смеешься, — угрюмо упорствовал Ицлан. — Некстати!
— Отчего же, смеяться всегда кстати…
— Эанна! — крикнул надзиратель, багровея и приподымаясь на локте. Врач тоже приподнялся и заорал так, что рабыни испуганно замерли — кто с подносом, кто с кувшином:
— Я не смеюсь только над правом матери мстить за сына! Мстить подлецу и садисту, Ицлан!
Вирайя, хорошо знавший врача, почувствовал, что разгорается один из тех скандально-острых споров, которые так пугают и манят в доме Эанны. Какая жалость, что у Вирайи нет еще таких твердых убеждений, как у Эанны или его умных друзей-противников!..
— Назови меня недостойным имени Избранного (ты уже не раз это делал), но я считаю, что, поскольку раб может испытывать те же чувства, что и мы с тобой, надо уважать в нем человека!
Вот это опаснее всего. Эанна не признает авторитетов, глумится над общепризнанными взглядами… Сколько раз давал себе слово Вирайя не бывать здесь — и снова ехал в салон, навстречу греховной сладости вольных споров.
Насколько было известно Вирайе, «вольнодумию» врача положила начало некая юношеская любовь к столь же юной рабыне… а может быть, просто первая влюбленность, но столь необычайно светлая, такая, о которой до конца дней сладко щемит сердце. И что-то ужасное случилось с этой девчонкой… что-то, в чем вынужден принять участие сам Эанна. Он так и не женился, хотя был лаком до женщин. Потом, как говорил сам Эанна, идею человеческого равенства укрепила в нем работа медика. «Внутри-то у всех одинаково… что у последнего раба, что у иерофанта… особенно после смерти. Все болеют, все жалуются; все, если больно, на тебя по-собачьи смотрят: помоги! Какие уж там посвящения…».
… - Конечно, «коротконосые» лишены нашей утонченности, но зато чувства у них ярче и сильнее.
Ицлан побагровел так, что стало страшно за него, и не смог сказать больше ни слова. Вмешалась маленькая, подвижная женщина с обезьяньим личиком под сиреневой челкой — жена инспектора колониальных распределителей, ныне пребывавшего у Ледяного Пояса:
— Не знаю, сильнее ли у них чувства, — но за своего сына, спаси его Единый, я бы любому перегрызла горло! Но ты, Эанна, должен быть последовательным. Если уж рабы — такие же люди, как мы, то почему не отпустишь на волю своих?
— Я думал об этом, Танит. Это наивно. Во-первых, никто не включит их в систему распределения. Если не моими, то чьими-нибудь рабами они станут. Во-вторых… они все-таки не совсем такие, как мы. Слишком велика дистанция.
Подозвав жестом одну из северянок, Эанна заставил ее сесть рядом и обнял за плечи. Ловкая, прекрасно сложенная, эта крепкая курносая девчонка не слишком проигрывала даже в обществе красавицы Аштор. Пушистые ресницы были в страхе опущены, но из-под них то и дело стреляла чистейшая голубизна.
— Вот, — сказал врач. — Смотрите, какое чудо! Она родилась там, где никто не слышал о нашей стране. Зато каждый ребенок из ее племени знает, что несколько раз в год прилетает громадный дракон и уносит самых здоровых парней и девушек. Она перепугана раз и навсегда. Я долго отучал ее дрожать перед любым механизмом. Будь я проклят — она удирала от водослива в отхожем месте! Если я ее отпущу, она заблудится на Парковой горе. Раб не может покинуть пределы Метрополии — но даже если я уговорю «дракона» отвезти ее домой, она не сумеет показать, куда надо лететь. А здесь ей совсем не плохо. Во всяком случае, как бы я ни напился, я не заставлю ее драться на ножах с другой такой же девчонкой… и не буду ломать ей пальцы щипцами для орехов, как любят в Висячих Садах!
— Кто говорит о крайностях? — немного успокоившись, запыхтел Ицлан. — Пусть я не считаю раба человеком, но наслаждаться его муками я тоже не стану. Я даже животных никогда не мучил… Не думай, что я оправдываю покойника Нару. Но согласись, что раб должен знать свое место, иначе завтра он подымет руку на Избранного по меньшему поводу, а послезавтра — из-за плохого настроения…
— Ты прав, — грустно сказал Эанна. — Такая уж система. И эту рабыню надо казнить… надо, ничего не поделаешь. Но я бы установил какую-нибудь ответственность и, для Избранных… хотя бы за чрезмерную жестокость! Караем же мы отца или мать, искалечивших свое дитя. А рабы — наши дети.
Он убрал руку с плеча скорчившейся девушки, и она неслышно ускользнула.
— Но почему же это так? — заговорил Хассур, блистая впалыми глазами и назидательно подняв костлявый палец. — Почему «коротконосые», существуя на свете столько же, сколько Избранные, не создали своей культуры, городов, машин? Разве это не говорит о врожденной неполноценности «коротконосых»? О том, что сам Единый установил неравенство рас, а значит, и рабство?
Из-под бешеного лба Эанны словно выстрелы сверкнули; он окончательно сорвался и налетел на Хассура:
— У тебя достаточно высокое посвящение — читай хроники! Мы сами, сами делаем их неполноценными. Держим весь мир в невежестве и нищете — пусть плодится дешевая рабочая сила! Ни одна машина не может быть вывезена за пределы Островов Избранных — кроме вооружения постов! Ни один раб, побывавший здесь! Священная необходимость? Нет! Страх обзавестись соперниками, вот что это! — Вирайя понял, что Эанна потерял контроль над собой и теперь наговорит такого, что не годилось бы слушать людям низших посвящений — например, Аштор. А ей хоть бы что — глаза горят вниманием и любопытством…
