Ясыня, как оказалось, жила в деревеньке с отцом, матерью и тремя младшими братьями и по просьбе не столь богатой барыни иногда приходила и помогала ей по хозяйству. Конечно, лишь тогда, когда была свободна от работы в семье, поелику как таковой платы за тот труд не получала. Ее семья просто по этой причине обрабатывала самый большой и лучший надел из земли барыни.
Словом Доляна большую часть времени жила одна, вероятно, потому и оказалась так радушна с Эйу, которая согласилась работать за приют и питание. Барыня по меркам дарицев была бедной. Жила с платы на землю, которую брала с сермяжников, не имея в целом слуг и какого-никакого достатка, умудряясь с тех полученных крох в первую очередь, как и было, заведено у дарицев, оплатить оброки в казну государства. У Доляны не было детей, однако имелись многочисленные сродники коим после ее смерти и доставалась самая большая ценность – земля, выдававшаяся избранным членам общества, за определенные заслуги, на безлетное время владения.
Очевидно, нельзя не принять во внимание, что Доляна обрадовалась Эйу еще и потому, как приобретала в ее лице бесплатного помощника, не только человека скрасившего таковое тягостное одиночество. И хотя Ясыня и все последующие дни, что Эйу стала проживать в доме барыни, подозрительно поглядывала в ее сторону, а вслух выражала сомнения по поводу честности пришлой, Доляна решила прислушаться только к своим ощущения… Ощущениям и желаниям. А желание у нее было одно оставить в доме Эйу не только как кухарку, но и как напарницу ее неспешной старости. Правда барыня потребовала пред тем и от Ясыни, и от Эйу ничего… и поколь никому не сказывать о беременности последней, вероятно, на тот случай, чтобы дитя успело возрасти в чреве матери и появится на Белый Свет.
В целом Доляна не прогадала с Эйу, понеже та оказалась не только честной, но и работящей женщиной. Потому дом барыни блестел от чистоты, на клумбах росли цветы, куры достаточно хорошо неслись, и на столе всегда было, что покушать… И пусть та еда не была роскошной, однако всегда свежей и вкусной. Все Эйу выполняла с такой расторопностью и легкостью, что Доляна не могла ни нарадоваться той удаче, за каковую отвечала младшая дочь Богини Мать Удельницы, Богиня Встреча, указавшая этой простой женщине ее дом. По-доброте душевной Доляна быстро привязалась к своей кухарке, и почасту толковала с ней долгими вечерами, когда они вышивали, аль шили для будущего малыша одеженку. Не раз барыня обнимала свою служку, оглаживала ее светлые, присущие одним отпрыскам Зиждителя Небо волосы, изредка даже целовала, будто по мере их совместной жизни не просто привязывалась, а испытывала нечто большее… чувство схожее с любовью.
– Как же мать твоя попала к нам на континент? – вопрошала Доляна, будучи по природе любопытной, в общем, как и все женщины, и любившая потереть косточки не только своим соседям, сермяжникам, работающим на нее, но, и, увы! родителям кухарки.
– Отец ее привез, – отвечала дюже удрученно Эйу. Она не любила вспоминать о том, что пережила когда-то, предпочитая думать о насущном, однако не могла попросить барыню не говорить о том, не по причине страха, а по причине внутреннего неудобства и благодарности. – Он моряк, бывал в Африкие. Как-то встретил там мать и увез с собой, а после не стал жениться. Когда я родилась, пристроил к сестре госпожи Собины, ну, а там мы с матерью попали в господский дом. И я бы у нее так и работала… Никогда б не ушла, если бы не господин Благород, – Эйу всяк раз произносила это имя с особым трепетом, або до сих пор любила того, чьего дитя носила под сердцем.
– Я знаю… вижу, – мягко перебивала свою кухарку барыня узрев бегущие, как всегда бывало при воспоминание о Благороде, крупные слезы по ее щекам. – Слышу, как ты плачешь по ночам.
Так они и жили… неспешно… месяц за месяцем…
Месяцам оным когда-то сам Зиждитель Дажба, дал имена, в целом такие же простые как и все, что на тот момент, на заре юности землян окружало человечество. Новое лето, цветень, теплынь, ягодень, серединь, увядень, спень, дождич, отишь таковые названия хранились дарицами и поныне, как и сам континент, и многие знания, умения подаренные созданиями более близкими и нравственно-высокими чем человек.
В ягодене месяце у Эйу родилась девочка. Бабка-повитуха принявшая малышку была потрясена ее красотой, белой кожей лица и чудным цветом рыже– огненных волос. Лицом девочка пошла не в мать. Да и не только лицом, цветом волос, худостью, прозрачностью кожицы она походила на своего благородного отца, оный нес в себе гены некогда дарованные ребенку Владелины.
Когда Доляна увидела это маленькое чудо, так тотчас прикипела к нему. Словно то родилась, ну, если не ее дочка, так однозначно внучка. Потому не столько посоветовала, сколько настояла, чтобы кухарка дала ребенку имя дарицев.
– Посмотри Эйу, она безусловно будет беленькой, – убеждала барыня молодую мать, нежно поводя перстом по щечке дитя, покоящегося на ее руках. – Даже сейчас видится белоснежность ее кожи. А волосики и вовсе вьющиеся, рыженькие… один-в-один как у господ. Ты дашь ей наше имя. И никто никогда не назовет ее паболдырь, будут думать она белая, дарийка.
Эйу так и сделала. Так как советовала барыня. И нарекла девочку Лагода… Лагода, что значит приятная, душевная.
Лагода несмотря на уход матери, любовь барыни росла весьма болезненной девочкой, почасту хворала, потому не раз к ней призывали местного знахаря, поставленного старшим по лечению на несколько деревней в этой части местности. Как и все иные знахари, Умил был назначен и прислан в данную окрестность для знахарства и помощи местному населению из Лесных Полян. Он поселился в деревеньке, что примыкала к землям Доляны, и уже несколько лет, как знахарствовал тут. Умил не брал за лечение деньги, понеже его проживание содержалось на распределяемые жрецами Лесных Полян векши. Знахарь жил достаточно скромно, что было прописано законами, оставленными когда-то дарицам самим Богом Седми, старшим сыном Зиждителя Небо, сотворившего не только Землю, но и в целом Солнечную систему.
– Ты, ее точно плохо кормишь, – говорил недовольно Умил, и, покачивал своей крупной головой, где короткие пшеничные волосы были плотно прилизанными, а в мочке левого уха находился голубой камушек бирюзы, свидетельствующий своим видом, что пред людьми знахарь. – Погляди, как часто меня сюда вызывает барыня Доляна. Ребенок худ, веса должного не набирает, потому и болеет. Корми лучше и коли не сосет твою пустую грудь, прикармливай.
При тех разговорах, что происходили в основном в кухне, всегда присутствовала барыня, и, слушая негодование знахаря, совала ему в руки небольшой сверток с едой, единственное, что иноредь разрешалось тому брать в благодарность от людей. Впрочем, Умил еще довольно-таки молодой мужчина, крепкий сложением и высокий, отрицательно качал головой, сверток клал на стол и уходил. И три женщины, Эйу, Доляна и Ясыня, объединенные одним желанием вскормить и взлелеять маханькую с молочно-белой кожей и темно-серыми, большущими глазищами Лагоду старались прикармливать, теплым коровьем молоком, густыми пошеничными кашами, куды для сласти добавляли дюже дорогого и купленного в соседнем селе меда.
