Секунды хватило Андрею на то, чтобы оказаться рядом с ним. Ударом сабли он снёс разбойнику руку по локоть. Ещё одного татарская лошадка Андрея толкнула мордой в грудь. Он отлетел на пару метров и, ударившись головой о дерево, потерял сознание.
Разбойники не ожидали удара сзади. Полагая, что со всадником покончено, они отскочили в сторону, сбились в кучу и угрожающе размахивали оружием. У двоих в руках были старые, ещё дедовские мечи, ещё у двоих – дубины крепкого дерева. Одетый получше, стоящий в стороне, похоже – главарь, держал в руках пистолет. «Хорошо бы его первого убить, – сообразил Алексей, – он самый опасный».
– Не подходи, живота лишим! – закричал главарь.
Наглость и нахрапистость, а навыков нет. Не из стрельцов беглых шайка, а из крестьян. Покалечить и убить могут, поэтому всё должны решать быстрота и натиск.
– Эй, на коне! Проваливай, мы тебя не тронем. И люди из обоза пусть уходят – нам они ни к чему.
– Ой, спасибо! Только вот меня вы не спросили, согласен ли я?
– Щас пальну! – Главарь поднял пистолет.
Дымка над замком нет, стало быть – не фитильный. А у кремнёвого от момента спуска курка до момента выстрела некоторое время проходит. Правда – мало совсем, полсекунды. Да и стрелок опытным быть должен. Оружие гладкоствольное, на пятнадцать метров в ростовую мишень уже не всякий стрелок попадёт.
Андрей положил саблю поперёк седла, чтобы под рукой была, стянул с плеча лук, вытянул из колчана стрелу и наложил её на тетиву. Всё это он проделал быстро. Конечно, лучник из него невеликий, но ведь и цель в десяти шагах – не птица в небе. Её только татары, стрелявшие сызмальства, сбивали. Ему такая точность не нужна.
Натянув тетиву, Андрей пустил стрелу. По большому пальцу левой руки и запястью сильно ударила тетива – наконечника и кожаной накладки, как у лучников, у него не было.
Стрела угодила в цель. Один из разбойников уронил дубину и, схватившись обеими руками за живот, из которого торчало оперенье, рухнул на землю лицом вниз.
Андрей тут же наложил на тетиву вторую стрелу и пустил следом. Она угодила другому разбойнику в плечо, хотя он целил в грудь. Тот заорал благим матом. Это хорошо. Раненый небоеспособен, а вид крови и его крики внесут в ряды разбойников панику, вселят страх.
Главарь всё-таки выстрелил. Пуля прошла неизвестно куда, не задев Андрея и лошадь.
Пока не рассеялся дым от выстрела, Андрей перекинул через плечо тетиву, схватил в руку саблю и ринулся на разбойников. Однако там оказался только убитый. На пути остальных, в панике убегающих прочь, лишь кусты трещали.
Сгоряча Андрей кинулся за ними.
Увидев и услышав погоню, разбойники бросили раненого и прыснули в разные стороны.
Раненого Андрей добил. Выздоровеет – за прежнее возьмётся, враг хорош, когда он мёртв. Он поворотил лошадь вправо, за убегающим главарём – тот уже оторвался от него метров на двадцать. Сабли или дубины у него нет, пистолет разряжен, и потому большой опасности он собой не представлял. Но главарь – всегда организатор. Эту шайку разгромили – он другую наберёт. Убить главаря – значит шайку головы лишить.
На лошади он догнал главаря быстро, хоть и пришлось между деревьев лавировать. С оттяжкой ударил бегущего саблей по спине. Однако главарь успел пригнуться, и сабля лишь одежду разрезала да на коже царапину оставила.
Главарь взвизгнул, шарахнулся в сторону, за дерево и выхватил откуда-то нож. В рукаве он у него был, что ли?
– Не подходи, собака, зарежу!
– Ты меня застрелить обещал – не получилось. И зарезать не получится, – спокойно сказал Андрей и спешился. Не кружиться же ему на лошади вокруг дерева со стоящим за ним главарём?
В глазах главаря метнулся страх. Он понял, что пощады не будет, что наступают последние секунды его ничтожной жизни. От отчаяния он кинулся на Андрея, выставив вперёд нож. С ножом – да против сабли? Андрей не уворачивался – ударом сабли он отрубил главарю руку, держащую нож. Главарь взвыл и левой рукой схватился за обрубок правой.
– За что?
– Разве сам не знаешь? Разбойников без суда положено вешать. А ты есть гниль и падаль, от тебя смердит.
Снизу вверх Андрей рубанул главаря саблей по шее. Фонтаном ударила кровь, разбойник захрипел и упал.
Остался ещё один беглец, но искать его в лесу желания не было. Его задача – обоз охранять, а не бороться со всеми разбойниками в округе.
Андрей взял лошадь под уздцы и повёл назад по своему следу, внимательно глядя под ноги – где-то разбойник должен был обронить или выбросить пистолет.
Он нашёл его недалеко от добитого им раненого, подобрал. Пистолет не новый, ржавая сыпь по стволу сверху пошла, но её оттереть можно.
Сунув пистолет за пазуху, Андрей вышел к обозу.
Один из возничих стоял возле убитого.
– Стрела-то насквозь прошла!
– Что хотел, то и получил. Наум, там впереди тати дерево свалили. Оттащить его надо, а то не проедем.
– Уже. Догнал?
– Один ушёл. Искать не стал, моё дело – обоз.
– А я уж в тебе усомнился было, прости. В первый раз вижу, чтобы так лихо!
– Так разбойники. Выучки нет, только что вид страшный.
Андрей поднял с земли дубину.
– Такой и быку башку разбить можно, не только человеку, – покосился на дубину Наум. – Страшно!
– На то и расчёт был – на испуг. Но теперь всё уже позади.
– Ну и славно. Едем! – Купец был рад исходу, повеселел.
Через час они выбрались на проезжий шлях. Он был оживлён: впереди виднелся обоз и далеко позади – тоже. Тут должно быть спокойнее.
Вечером остановились на постоялом дворе. Купец расщедрился, угостил всех обильным ужином, да с пивом. А когда возничие ушли, повинился перед Андреем:
– Прощения у тебя прошу. Сначала я тебя за лентяя принял – это когда ты отказался помочь подводы через реку переправить. А уж когда тати появились, я и вовсе подумал – пособник ты их, в засаду привёл.
– Прощаю, – усмехнулся Андрей, – Господь прощал и нам велел. Только как же я вас в засаду привести мог, если вы дорогу выбирали сами? Я лишь за обозом ехал.
– Дурная голова, не подумал. Ты для меня человек неизвестный, тёмный, и что у тебя на душе – кто знает? Люди сейчас озверели – ни совести, ни чести. Зато теперь я в тебе уверен. Воин ты настоящий, семерых убил.
– Шестерых, один ушёл.
– Сам где-нибудь сдохнет. Стало быть, не подвели меня глаза, не ошибся я в тебе. А давай за знакомство винца?
– Если только немного.
– Эй, половой! Вина нам фряжского!
Фряжское вино – это дорого. Таким вином угощали в случае серьёзных заслуг. Дворяне не в счёт, у богатых свои причуды. А на Руси винцо пили яблочное или смородиновое. А ежели напиться желали, пили олуй, пиво крепкое, вымороженное – обычно такое делали зимой. Или перевар – вроде самогона. Пойло крепкое, с ядрёным сивушным духом и тяжёлым похмельем наутро.
Они опустошили небольшой кувшин. Купец опьянел, рвался ещё кувшин взять, но Андрей увёл его в комнату. Это сейчас он герой, а завтра болеть будет. Был бы дома, под приглядом жены – другое дело. А в пути ум трезвый нужен, и здоровье тоже – всяко случиться может.
Чем ближе они подъезжали к Москве, тем тревожнее были слухи. В трапезных при постоялых дворах купцы о «царевиче Дмитрии» толковали да о войске, которое с ним идёт. Были забыты всегдашние разговоры о ценах на товары и об опасных местах, где лютуют разбойники. Война – и для торгового гостя, и для простого люда – всегда плохо. Торговли нет, выручки – тоже. А для аборигенов война – это ещё и лишения, а то и угроза самой жизни или плена. Народ пребывал в тревоге.
Ещё в последние годы правления Бориса Годунова в Литве объявился человек, который называл себя сыном Ивана Грозного, царевичем Дмитрием. Он был образован, знал светский этикет и даже некоторые секреты московского двора. В доказательство родства с царём показывал большой нательный золотой крест искусной работы.
На самом деле это был Юрий Отрепьев, отпрыск галицкого сына боярского Богдана Отрепьева, убитого литвином в Москве, в Немецкой слободе. Юрий был ростом ниже среднего, хорошо сложён, лицо круглое, неприятное. Волосы рыжеватые, глаза голубые. Юрий ушёл в монастырь, сменил имя на Григорий, но нигде не ужился, и из Чудова монастыря сбежал в Польшу, где познакомился в Самборе с сендомирским воеводой Юрием Мнишеком.
Слухи о якобы царевиче Дмитрии дошли до ушей короля Речи Посполитой и до монахов ордена иезуитов – Отрепьев был выгоден всем. Речь Посполитая была в мире с Москвой и сама воевать не хотела. А тут – удобный случай, чужими руками можно было жар загрести. Иезуиты надеялись, что с приходом на престол московский Лжедмитрий поспособствует обращению Руси в католичество. Сам же воевода Мнишек мечтал выдать за него свою дочь Марину. Чем чёрт не шутит, вдруг станет царицей Московскою?
А Отрепьев не скупился на обещания. Королю он обещал отдать Речи Посполитой Псков и Новгород, иезуитам – всяческое содействие и открытие католических храмов, а Мнишеку – после своего воцарения выплатить миллион злотых. Все три стороны были заинтересованы поддержать Отрепьева. В Польше Мнишеком были собраны наёмники – 1600 человек, к ним присоединились 2000 козаков, и вся эта конная рать двинулась на Русь.
