(https://youtu.be/KsCQ1nHBmCc?t=1 Гайдар шагает впереди. Источник You Tube длительность 2:36.)
Пришёл в общагу. Тётя Клава рассказала, что Васечка надевал мой шлем и свитер сборной. Ходил по комнатам, хвалился.
— Задремала я чуток, а он, изверг, потихоньку подкрался. Сел напротив, и «Правду» типа читает. Я, как увидела чудище, чуть не упала с испуга. Вот ведь озорник.
Захожу. Сосед быстро снимает свитер сборной, и берёт читать «Огонёк». Типа не при делах. Не подвергшись отчитке, Васечка, сделав нетипично умное лицо, повертел в руках вратарский шлем, и попросил разрешения раскрасить его радугой.
Ну, вот этого-того нам точно не надо. Мы не из этих…
Дал разрешение написать «СССР» красным на белом фоне.
Как у Гагарина.
Колобок, начитавшийся Карамзина, попытался втянуть меня в дискуссию про варягов. На что я ответил:
— Дорогой Васечка, ты не представляешь насколько хорошо работники пера вскоре научатся рассказывать историю нашей страны. Лучше очевидцев. Баснописец Карамзин от злости бы все перья сгрыз и чернильницы расхерачил. Успокойся, бэби. Почитай «Огонёк».
— Не, Юрок ты мне лучше ту историю доскажи… Про драконов и Дайанерис.
Вспоминаю два свеженьких тома, что успел прочесть перед смертью:
— Дейенерис. Ну, слушай… Мейстер стоял на овеваемом ветром балконе своих покоев. Сюда к нему прилетали вороны после долгих странствий…
Засыпая, подумал про Гайдара. Писатель был неплохой, но с тараканами в голове. А у кого их нет? Вон его внук и вовсе стал «знаменосцем» у «белых». Тогда в конце 80-х «красных» только ленивый не пинал. Газеты, журналы и телевидение за антисоветскую «джинсу» получали серебряники, и наш доверчивый народ кричал коммунистам «Ату!». Ведь людям популярно объяснили кто виноват во всех их бедах. Вот построим капитализм и заживём как люди. Причём многие бизнесмены и чиновники уже тогда стали жить как богатейшие люди Запада. Наш ВВП перед развалом Союза был больше двух триллионов долларов. Потом подкинули приватизацию народного добра. Было, что попилить. Молодёжь враз вместо учительниц, артисток, космонавтов и лётчиков захотела стать чиновниками. Мастерами распила. Новые «гайдаровцы» например закупали по решению правительства зубную пасту во Франции за 15 полновесных франков потом кому-то продавали у нас по рублю за штуку. Паста вскоре всплывала в Польше во французской фабричной упаковке. Вуаля! Вот так вот примерно ковалось состояние многих крупных и мелких олигархов. Впрочем, вероятно, достоверный эпизод с зубной пастой — просто детский лепет по сравнению с тем, как дербанили деньги в министерствах всех уровней. Что уж говорить, когда молодой премьер на вопрос журналистов о пропаже миллиардного долларового кредита, заявил, что с этим вопросом скоро разберутся. Ага-ага. Только шнурки погладят…
4 марта 1950 года.
Утром был дождь со снегом. На улице не бегали — ноги переломаешь. Мстислав похвалился, что название его кандидатской напечатали в «Вечерней Москве». Стёпа договорился с тётей Клавой, что завтра вечером в общаге будет его прощальный вечер с друзьями. Любочка с Колобком в понедельник допрыгают второй и третий прыжки. Будут как и Катя форсить белым куполом на синем фоне. Абрамян пригласил свою подругу на вечерний сеанс в кино. На следующий день вечером пойдёт с родителями знакомиться. Нервно вон смеётся. Очкует видать.
Натянули с коллегами по амплуа форму, ждём команду «на лёд». Кучерявый Гриша Мкртычан травит как он в сорок шестом в «Трудовых резервах» против Боброва с Тарасовым играл. Такой матч выдал, что его тут же в ЦДКА пригласили. Карл Лиив протяжно рассказывает как с пятнадцати лет за таллинские клубы стоял. Про военные годы дипломатично умалчивает. Про него говорят, что он в воротах всегда на месте. Невозмутимый и немногословный как многие прибалты. В нём не было хоккейной страсти и фанатизма Мкртычана и Пучкова. Спокойствие и надёжность были его главными качествами. Про меня (Хария) тоже самое говорили…
Здоровяк Никаноров болтал со своим партнёром. Смеялся, услыхав тюремную кличку Сологубова — «Комар».
Ага. Хорошо, что коровы не летают. Этот комар любого через борт перекинет.
Тарасов спорил с партнёрами, утверждавшими, что спорт — это прежде всего каторжный труд. А играющий тренер говорил, что хоккей — это праздник. Наша задача подарить радость людям.
Никоноров зычно спросил у бывшего одноклубника:
— Бобёр, ты говорят фигуристку окучиваешь. Как она на хозяйстве? Толчок хорошо моет?
Все заржали. А Шувалов ответил за Сёву:
— Она — конькобежка. Чемпионка Союза и призёрка мировых первенств. Для толчков у Сёвы в каждом городе гарем есть.
Если б я был султан…
В раздевалку вошли тренер Аркадий Чернышов и двое товарищей из ЦК партии. Цэковцы по очереди заявили, что партия и народ ждут от нас только победу, и т. д. и т. п… В конце попросили игроков сборной подписать клятву, что мы обязуемся выиграть этот матч. Тарасов, посмотрел на ребят, и послал представительных товарищей в голубые дали. «Чё сидим? — не успокаивался Толя, — На лёд. Живо.»
Бобров, пошушукавшись с Чернышовым, попросил меня провести разминку. Тарасов зло зыркнул на меня. Разминка — его хлеб. Покатались. Поиграли без фанатизма, как и просил Чернышов. В конце тренировки после совещания с партработниками, Чернышов объявил:
— В пятёрках две замены. Вместо Тарасова играет Бекяшев, вместо Сологубова — Уколов.
Играющий тренер армейцев зло усмехнулся и сплюнул на лёд, а прямолинейный Сологубов так треснул клюшкой о край бортика, что крюк отлетел в сторону ответственных работников.
— Поосторожнее. Не в лагере. — предупредил защитника один из партайгеноссе.
У борта появились Рада и Алексей Аджубеи. Кивнули цэковцам, а те в ответ напомнили команде, что никаких бесед для печати и радио без их разрешения не вести.
— Эх, а мы интервью у хоккеистов хотели взять, — огорчается зять Хрущёва после приветствия. Поворачивается ко мне:
— Юрий, а может…
— Не, — говорю, — Я и так здесь на птичьих правах. Запасной запасного… Вы на колёсах? На Арбат подкинете?
— Подкинем. Только В Спасопесковский заедем. Мне к двадцатилетию смерти Маяковского нужно статью написать. — говорит Рада.
Проезжаем резиденцию посла США, посольство Монголии. Останавливаемся у ухоженного четырёхэтажного дома. Поднимаемся. Рада объясняет прислуге кто мы. Заходим. Здороваемся. Смотрю на фото женщины с гипнотическим взглядом. Потом на фото где она с молодым Маяковским.
— Это я с Володей в Петрограде, — заметив мой интерес, говорит пожилая женщина.
— Лиля Юрьевна, — начинает Рада, — расскажите про Маяковского, про его окружение. А правда, что он Вам стихи посвящал…
Горничная заносит чай, разливает, уходит. Хозяйка улыбается. Видимо прокручивает приятные воспоминания. Потом как бы заметив нас, кивает и читает, рубя слова:
— В мутной
передней
долго
не влезет
сломанная
дрожью
рука
в рукав.
Покрутив рукой в воздухе, продолжает:
— Кусочек… Стих называется «Лилечка». А вот ещё: «Если я чего написал, если чего сказал — тому виной глаза-небеса, любимой моей глаза.» Он при нашем знакомстве был воздыхателем моей сестры Эльзы… Это она так думала. Все вокруг получали от Володи персональные стихи. Лишь одна она — безстиховая. Хотя, она первой прочитала «Послушайте, ведь если звёзды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно?».
— А почему вы втроём с бывшим мужем жили? Это мода такая была?
— Никакой моды. Осип был мне не просто мужем и другом. Он был моей частью.
Перекладывая старые фото, Лиля Юрьевна рассказывала смешные и драматические моменты. Она словно вновь проживала свою бурную молодость.
