должно было сейчас окончиться в его пользу.
И все же, мой противник был слишком прямолинеен. Ему бы проявить немного креатива, и шансов бы у меня не осталось. Он же пытался победить скорее скоростью, чем системой, хотя драться он явно умел, но, скорее, как любитель. Даже до КМС* ему было еще далеко, тянул он максимум на третий юношеский. Да и шпага была ему не по руке — тяжеловата за счет фигурной гарды, а клинок коротковат. Ему бы толкового тренера, который мог бы подобрать ему правильное оружие и немного натаскать по технике, и через пару лет из парня мог бы выйти толк.
*КМС — Кандидат в мастера спорта.
Все эти нюансы промелькнули в моем сознании, тело же действовало само по себе.
Моя рапира приняла удар по касательной, легким поворотом кисти я отвел чужой клинок немного в сторону, и тут же сам контратаковал, применив простой, но эффективный прием, и уколов его прямо через острие его же шпаги.
Я хотел поразить его правое плечо, но рефлексы моего тела решили по-своему. Клинок насквозь проткнул горло противника, шпага выпала из его руки, я инстинктивно выдернул клинок из раны, потоком хлынула кровь, и юноша тяжело рухнул на землю.
Я что, убил его? Твою ж налево! Я не хотел. Кто он вообще такой, черт его дери?!? И сам-то я кто такой, и что здесь вообще происходит?
Юноша словно хотел что-то сказать мне, но из его рта вырывались лишь хрипы. Он несколько раз конвульсивно дернулся и затих.
Я подошел к телу, склонился над ним, снял с руки перчатку и потрогал его пульс. Ничего. Кажется, он уже умер. Рана оказалась крайне неудачной, пройди клинок чуть левее или правее, и шансы на спасение у парня были бы. Но… как вышло, так вышло, и теперь я — убийца.
Странный это был парень, с длинными волосами до плеч, одетый, как для участия в исторических реконструкциях, в белую сорочку, сейчас покрытую свежей кровью, и штаны, заправленные в высокие сапоги с раструбами. На руках у парня были надеты тонкие кожаные перчатки.
Насколько я мог осмотреть себя, я был одет примерно так же. Я что, нажрался вискаря и сцепился со студентом исторического факультета, помешенным на дуэлях? А повод? Ничего не помню…
Только сейчас я толком огляделся по сторонам. Как оказалось, мы дрались на изрядно вытоптанной полянке в окружении деревьев, сквозь которые проглядывала высокая каменная стена. Вокруг стояли тишина и умиротворение, и ни души. Легкий летний ветерок обдувал мое раскрасневшееся лицо, беззаботно пели птички, в небе ни облачка. Идиллия, мать ее!..
Солнце висело, казалось, прямо над головой, значит, сейчас примерно полдень или чуть позже. Что это мне дает? Совершенно ничего.
Самое отвратительное, что я никак не мог вспомнить собственное имя. Казалось бы, это самое простое! Но нет, имя стремительно уплывало от меня, как и моя биография. Единственное, что я осознавал четко — надо валить отсюда, пока меня не застукали местные менты с окровавленным клинком в руках прямо над свежим жмуром.
Где-то совсем неподалеку заржала лошадь. Ну вот, дождался, сейчас сюда явятся по мою душу. Надо бежать.
Но сбежать я не успел. Из кустов, как чертик из коробочки, выскочил невысокий полноватый человек средних лет, одетый по старинной моде в камзол, штаны, грубые башмаки и шапку с синим бантом.
— Мой господин, боже мой, мой господин! Вы целы? Вас не ранили? — Еще издали запричитал он неожиданно густым басом. От его плаксивых слов и громового голоса я чувствовал некий неуловимый диссонанс.
— Нет, я невредим… — вынужденно ответил я, пытаясь понять, в чем странность и кто этот человек. — И какого дьявола, Перпонше, ты следишь за мной! Я же велел оставаться на постоялом дворе…
Я оборвал свою речь на полуслове. До меня дошло. Он говорил со мной на чистом французском языке, немного устаревшем, но вполне понятном. И, что самое поразительное, я отвечал ему тем же. Французский я учил когда-то в школе, как второй язык, но это было так давно, что почти полностью стерлось из памяти, и даже в те времена, максимум, что я мог сказать, лишь пара самых простых фраз: меня зовут так-то, я живу там-то, мне столько-то лет, сколько стоит ночь с вами, мадам?.. Сейчас же я не просто понимал его, я свободно говорил на этом языке. Более того, я точно знал, что этого слегка неуклюжего толстяка зовут Перпонше, и он — мой слуга.
— Твою мать… — протянул я, в этот раз по-русски. — Допился…
— Благородный господин, с вами точно все в порядке? Я тут и коня вашего отыскал, и вещи ваши, все вон там, за деревьями. И коня, и вещи этого господина тоже, — толстяк пальцем указал на мертвого юношу. — Господь, прими его душу!..
Итак, я понимал французский язык, у меня есть слуга и, как минимум, конь, я только что убил человека, но при этом я не помнил ни своего имени, ни имени своего погибшего соперника, ни событий, предшествующих нашей схватке, ничего, полный ноль.
Между тем Перпонше шустро подскочил к мертвому юноше и, подхватив его подмышки, потащил к ближайшему дереву. Он его что, закопать там собрался? Но Перпонше лишь прислонил тело к дереву, так, что юноша принял полусидячую позу.
— Монахи позаботятся о нем, я дам им знать, а вам надо поспешить, ваша милость, пока патруль не появился.
Монахи, патруль… Понятно, за каменной стеной, что виднеется за деревьями, действующий монастырь, там монахи, они позаботятся о теле, с этим разобрались. Патруль — это местные менты? Перпонше прав, надо валить отсюда, пока не повязали с рапирой в руках и свежим трупом у дерева.
В какую бы историю я ни влип, но попадать в каталажку совершенно не хотелось. Жаль юношу, я вовсе не планировал его убивать.
Я пошел за Перпонше и через пару минут мы нашли то самое дерево, где были привязаны две лошади, я рядом аккуратными кучками лежали две стопки с вещами, каждую из которых венчала широкополая шляпа.
Очевидно, я и мертвый юноша прибыли сюда вместе, привязали лошадей, избавились от верхней одежды, стесняющей движения, и отправились выяснять отношения на полянку. А обратно вернулся лишь один из нас.
Хорошо, что Перпонше был неразговорчив, либо же не считал себя вправе задавать мне какие-либо вопросы. Вступать сейчас в дискуссии было бы весьма некстати.
Я не паниковал и
