окнами. В одном из окон я и пристроил новую, сладко пахнувшую оружейным маслом СВД, полученную мной через тайник от связника ивановских, настроил оптику. Возле соседней панельной пятиэтажки показалась чёрная «девятка». Из её открытого окошка вальяжно и нарочито торчала татуированная рука с крупным перстнем-печаткой на безымянном пальце. Следом ехала белая «Волга» с сопровождением. Бугор вышел первым и остановился на крыльце, чтобы прикурить. Два хлопка практически слились в один: первая пуля вошла в спину, вторая в затылок. Чак-чак, словно в тире, — Лёня не мажет. Сопровождение забегало — так бегают муравьи, пытаясь разглядеть вверху невидимого и недосягаемого врага. На некоторое время я уехал из города. Иваныч и его «пионеры» стали в нём полновластными хозяевами. Под ними было всё — от центрального рынка до автовокзала, получали даже с ларька чистки обуви. Слово своё он сдержал, но в старой квартире я жить не смог. Каждый раз из овального зеркала в тёмной узкой прихожей на меня глядел тот десятилетний мальчик, что жил здесь когда-то, глядел и не узнавал себя.
Действовал я всегда чётко: несколько раз переодеваясь, следуя к месту работы, и во время отхода: меняя броскую одежду на повседневную, бейсболки на шляпы, черное на белое, белое на цветное. Активно использовал парики и накладные усы, а также очки — солнечные и обычные. Никто не знал, как я выгляжу, кроме Иваныча, который спустя два года сам был убит конкурентами по освоению территории. Тогда появились новые заказчики, с которыми я никогда не встречался лично, были гастроли по крупным промышленным городам Сибири и Урала. Я принципиально не работал гражданских, только бандюков и криминальных авторитетов. Каждый раз после моего визита газеты пестрели громкими заголовками: «Сибирское Чикаго», «Расстрел у ресторана «Ереван», «Ещё одна жертва неизвестного киллера» и так далее.
«Прям знаменитость какая, — подумал я. — Только как звать не знают, оно и к лучшему».
Затем последовали столицы: Москва и Питер. Ставки выросли, увеличился и риск. Моих примет у следственных органов до сих пор не было, так на уровне сказки, ходила версия: мол, есть такой «Лёня-охотник», но большинство не верило, что это дело рук одного человека, обыватели говорили: «Да ясно всё — менты сами стреляют! Зачистку проводят!»
В 1995-м пришло известие — Пашка погиб в Чечне. Отправился туда контрактником в составе снайперской группы в Волгоградский корпус генерала Рохлина, уничтожил несколько дудаевских снайперов-профессионалов, но затем был убит сам.
Сегодня я должен был исполнить известного московского вора в законе по кличке Север. Фигура эта в криминальном мире столицы была знаковая, дело рисковое. Заказчик попросил по возможности расстрелять как можно больше из окружения, цель — полностью обезглавить противоборствующую группировку.
Приняв все обычные меры предосторожности с многократными переодеваниями и гримом, собрал в пакет окурки на автобусной остановке, чтобы набросать на месте, занял место на позиции. Оборудование было доставлено серьезное — полицейский Штейр Манлихер с глушителем.
Открылась тяжелая дубовая дверь старинного здания, из него вышли четверо: двое спереди, двое чуть позади — все солидные мужчины в костюмах и галстуках. Я взял прицел и нажал спуск, пуля вошла в левую часть груди объекта, ближе к плечу — отличная винтовка, но непривычно чувствительный курок. Опытный бывалый вор не упал, он накрыл рану ладонью и, крепко сжав зубы, стал буравить пристальным взглядом пространство вокруг, как волк, словно пытаясь встретиться взглядом со смертью, бросить ей вызов. Я собирался уже сделать второй выстрел, но компаньон Севера, крепкий парень со сломанными ушами, похожий на борца, вместо того чтобы упасть на землю или спрятаться, стал загораживать своего друга собой, ни капли не заботясь о собственной жизни. Те двое, что шли позади, в это время в панике бросились в стороны, упали на землю. Но не этот. Меня крайне удивило такое самоотверженное, героическое поведение, свойственное не отщепенцу-преступнику, а настоящему порядочному человеку. Я не стал больше стрелять, спустился с чердака, скинул в подворотне парик и усы в мусорный бак, в другую урну — перчатки, еще через двор поменял черный свитер на серый плащ, снял солнечные очки и спустился в метро на Арбатской. Вор, скорее всего, выживет. Такой демарш мог создать мне большие проблемы, бывает, это карается уничтожением исполнителя, но мне было безразлично, видимо, это была моя точка невозврата: бандюки не кончались, а от происходящего вокруг становилось всё более тошно.
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — «Курская». Заставил меня вздрогнуть всё тот же вежливый металлический голос. Я дернулся вперёд и успел просунуть руки между закрывающимися дверьми вагона, растворил их рывком и выскочил на перрон. Состав за мной сразу тронулся и загудел. Пробежав вперёд, я встал на эскалатор. Дети были почти на самом верху длинного тоннеля. Последней стояла Надежда Игоревна. А выше неё, возле Лоры, в трепете от близости к ней — я.
На выходе из метро яркое солнце ослепило глаза, и на мгновение всё стало белым, как бывает при выходе из тёмного зала кинотеатра. Я шагал вперед, глубоко вдыхая осенний столичный воздух, который был необъяснимо приятен. На гостинице «Москва» красовался лозунг «Ленинизм — наше знамя».
Итак, сейчас октябрь 1982 года. Совсем скоро не станет Леонида Ильича… Горбачёв придёт к власти через три года, в 1985-м, сейчас он депутат Верховного Совета СССР. Ещё четыре года спустя станет народным депутатом Ельцин, а пока он просто первый секретарь Свердловского обкома КПСС. Ещё уйма времени! Теперь обязательно надо добраться домой! Если продать золотую цепочку, висящую у меня на шее, хватит проехать весь Союз — от Владивостока и обратно, и ещё останется. Часы Tissot тоже можно будет толкнуть. Главное — увидеть отца (мы с ним сейчас почти ровесники), вместе мы всё сможем, это точно. Отцовский «Лось» — оружие неидеальное, но вполне сгодится, если подобраться метров на 200. Отец напишет заявление в милицию, что винтовка утеряна во время охоты. Никакой связи между ним и мной отследить и доказать будет невозможно: моих пальцев у них нет, тестов ДНК ещё не проводят, в той жизни нас ничего не связывает. В поезде можно провезти всё, что угодно, хоть гаубицу. Опыта по раскрытию подобных дел у милиции начала 80-х намного меньше, чем у коллег десятилетие спустя. Если на каком-то этапе до исполнения возьмут, легенда простая — очнулся на улице, голова болит, кто, откуда — не помню. Стрелять буду я, мне не страшно — меня уже нет в том будущем, а скоро и само оно станет другим, по-настоящему
