как видим…
Молодов замолчал. Он с трудом подбирал слова, чтобы выразить увиденное.
— Во тьме этой колючей, кромешной, два огонька красных горят. Мы и не поняли сразу что это. Я подумал, что самолет пролетает или спутник. Ну откуда еще двум огонькам взяться тут? А они не движутся. Если бы самолет, то двигались бы. А они замерли. И на нас смотрят… Не сразу я сообразил, что это за огоньки такие. А когда понял, едва сознание не потерял. Это глаза. Его глаза. Алмасты. Он из тьмы на нас все это время смотрел, как мы, мелкие такие по сравнению с ним, с ледорубами хотим отогнать его. Смешно.
— Это йети был? — спросил Костя.
— Разные у него названия есть. На Кавказе его алмасты называют, у нас — йети, кто-то эльбрусской девой кличет.
— Так это девка что ли⁈ — вытянулся в лице Костя.
— Что, решил подружку себе заиметь? — улыбнулся Володька и все рассмеялись.
— А я слышал, что вместо пальцев у него стальные альпинистские крюки. И если встретишь ее, то жди беды.
— Насчет беды не знаю, — пожал плечами Молодов. — Мы наутро вполне себе хорошо и удачно поднялись на запланированную высоту и так же удачно спустились, без приключений. Правда другой мой знакомый рассказывал, что тоже видел алмасты, который вроде как звал его куда-то. Говорит, словно гипнозом его прошибло, еле сдержался. А утром глянул на то место, куда его существо звало и расщелину там обнаружил. Говорит, если бы ночью пошел, точно бы провалился и упал. Так что будьте внимательны. Помните, что горы — это место, где возможно все. И я сейчас не только об мистическом и страшном, а том, что любую кажущуюся невозможной преграду или путь можно пройти. Главное верьте в себя, не терять самообладания и все у вас получится. О плохом главное не думать.
— Как же тут не думать, когда вы таких историй понарассказывали! — пробубнил Костя.
Молодов рассмеялся.
— Да ладно тебе, поверил, что ли?
— Так это не правда?
— Правда, не правда — какая разница? Тут штука в другом. Если боишься — лавины, снега, снежного человека, — то нечего тебе делать на горе. Понимаешь? Страх хуже всякой лавины или монстра. Подпустишь к сердцу его — и все, уже проиграл, даже на маршрут не встав. Понял?
Костя кивнул.
На вопрос о том, выдумка ли история про алмасты Молодов так и не ответил.
Самолет заходил на посадку. Мы не ожидали, что лагерь наш будет почти у самого подножия Эльбруса и потому прилипли к иллюминаторам, стараясь наглядеться на представшее чудо. Однако насладиться зрелищем не получилось — из хриплого динамика объявили, чтобы мы сели на свои места и пристегнули ремни. Пришлось повиноваться.
Посадка была мягкой. Едва спустили трап, как мы тут же высыпали на улицу и уставились на гору.
Эльбрус встретил гостеприимно, поразив нас своей величественностью. Он нависал над миром двумя вершинами, Западной и Восточной, упираясь в небосвод. Пушистым воротником стелились по его загривку белые облака.
Первый взгляд — и схватило дыхание. Я смотрел на гору и не мог оторваться, ощущая себя совсем крохотным, практически песчинкой, которая по сравнению с этим седым старцем просто ничто. Эльбрус видел многое. Перед его умудренным взором проплывали сотни лет, как одно мгновение, сменялись эпохи и времена, а он по-прежнему оставался здесь, вечный, постоянный, бережно хранящий в молчаливой хмурости свои тайны.
На других ребят Эльбрус тоже произвел впечатление. И только Кайрат Айдынович визгливо ругался с пилотом, требуя от него каких-то смет и накладных.
Подкатил грузовик, куда мы сели. Мы отправились в лагерь.
Лагерь… слишком громкое название для того места, куда нас привезли. Одно старое деревянное и ветхое строение, бывшее когда-то, кажется, загоном для скота, да забор, такой же ветхий, едва стоящий — вот и весь лагерь.
Погода тут была иной и стоял пронизывающий холод. Я глянул на крышу лагеря и с радостью отметил про себя наличие там трубы. Печка есть — значит не пропадем. Как же я тогда заблуждался, назвав представшее перед нашими взорами глиняное изваяние печкой! Рядом стояло ведро с чем-то смутно похожим на сухие коровьи лепешки. Видимо этим придется топить.
Все тут же принялись осматриваться, словно там, за пределами лагеря, были более уютные жилища.
— Далеко не убежите, — словно прочитав наши мысли, произнес Кайрат Айдынович. — Тут кругом дикие места. Так что советую за ограду вообще в одиночку не выходить — дикие кабаны и медведи точно мимо вас стороной не пройдут.
Айдынович взглянул на наручные часы.
— На сегодня у вас отбой, а с завтрашнего утра начинаем тренировки. Будьте готовы. По результатам этих испытаний мы отсеем еще половину вашей группы.
И Кайрат Айдынович в отрытую посмотрел на меня, как бы говоря — я сделаю все, что ты попал в эту половину.
Мероприятие не мелкого масштаба, важность союзная, всякие постановления подписывают не кто-нибудь, Министры! А полевой лагерь у нас, пардон, без уборной. Точнее она есть, но на улице, идти приходится далеко, а по пронизывающему ледяному ветру делать этого совсем не охота. Те более, когда ближе к вечеру начинают выть волки.
Но уборная — это полбеды. Внутри лагеря оказалось много еще чего, что заставило нас, городских подростков, некоторое время возмущаться. Например, кровати. Они были сколочены из досок, лезвие рубанка которых никогда не касалось. По незнанию дела заноз в бок получил Артем, взобравшись на одну из таких кроватей. Печка. Она была в казарме одна и топить ее приходилось круглосуточно, потому что едва она тухла, как комната тут же выстывала.
— Ну что это такое? — возмущался Костя, подкидывая в огонь очередную лепешку. — Этим топить? Солома какая-то. Где уголь?
— Ты что, правда, не знаешь, что это такое? — улыбнулся Володька.
Костя вопросительно глянул на друга.
— Это — кизяк.
— Кизяк… — задумчиво повторил Костя, рассматривая круглый блин. — Глиняный что ли? А как тогда он горит?
— Уж лучше тебе не знать, из чего он сделан!
Костя пожал плечами, мол, как вам будет угодно.
— Это — дерьмо, — внезапно произнес Костарев с дальней кровати.
Все обернулись на него. После нашей последней встречи на стенке, где мы соревновались, он несколько изменился, стал хмурый, молчаливый, нелюдимый. Парни предполагали, что он затаил на меня сильную обиду. Я же думал, что он просто переживал насчет предательства Кайрата Айдыновича. Ведь они были хорошо знакомы, и парень искренне считал, что тот будет за него до конца. Но Айдынович повел себя как последний шакал, тут же, при случае попытавшись слить парня.
— Дерьмо? — удивленно переспросил Костя, явно не ожидая такого ответа.
Он принялся крутить кругляш, похожий на противопехотную мину, пытаясь понять — разыгрывает ли его Костарев или это и в самом деле так? Даже осторожно понюхал.
— Не пахнет.
— Потому что высохло, — буркнул Костарев.
И отвернулся, не сильно желая продолжать разговор.
Костя посмотрел на нас. Во взгляде были смешанные чувства.
— Он прав, — кивнул я. — Отходы жизнедеятельности крупного рогатого скота собирают, мешают с соломой, формируют в формы и сушат. Получается очень экономичное сырье для поддержания огня. С дровами. Как ты понял, тут туго.
— Да я лучше своей кроватью буду топить печку, чем этим! — воскликнул Костя, откидывая кругляш в сторону и вызывая бурный смех остальных парней.
— Чего ржем как кони? — в комнату зашел Молодов.
В руках у него был небольшой мешок.
— Рассказали Косте про кизяк, — пояснил Володька, вытирая навернувшиеся от смеха слезы.
— А что кизяк? — не понял Молодов. — Вполне хорошее топливо. Только вижу, что одна печка плохо справляется с холодом.
— Не то слово, — хмуро ответил Костя, вытирая руки о штанину. — Холод стоит собачий!
— Привыкайте. Считайте, что это тоже своего рода тренировка. Хотя, не так уж тут у вас и холодно. Мы, бывало, и не в таком холоде ночевали. У вас градусов пятнадцать будет, курорт практически. Но чтобы не кисли вот вам принес.
Молодов протянул нам мешок.
— Тут заварка и сахар. Чайник вон в том углу стоит. Сильно замерзнете — сварганьте чайку. Ну а вообще, мой вам совет. Сильно холодно будет — двадцать отжиманий. Поверьте, греет лучше всякого кипятка. Да не кисните вы, завтра нормальную погоду обещают, потепление!
И с этими словами ушел.
Мы тут
