Я согласно кивнул.
— Очень!
И маленькая ладошка шлепнула в папину пятерню.
Там же, позже
Лыжницы вломились в дом после трех, раскрасневшиеся и чрезвычайно довольные.
— Тихо! — свирепо шикнул я. — Лея спит!
— Ты смог ее уложить⁈ — шепотом воскликнула Наташа.
— Он и Юльку укладывал, вредину, — похвасталась мать, разоблачаясь.
— Клевета! — возмутилась дочь, стянув лыжный костюм. — Не слушайте ее, тетя Наташа! Я была идеальным ребенком, ангелочком просто!
— Херувимчиком! — фыркнула Рита.
— Обижают? — улыбнувшись, я приобнял Юлю.
— Да вообще! — горестно вытолкнула девушка.
— А что это за произведение искусства во дворе? — поинтересовалась Наташа, собирая в охапку сброшенную амуницию.
— Соцреализм, — просветил я ее. — Ладно, товарищи женщины, идите, мойтесь… переодевайтесь… И буду вас кормить.
— О-о-о! — разошелся общий стон.
* * *
Пронзительно-синие сумерки темнели с недостойной быстротой, словно сдаваясь наступающей ночи. Вся наша улица затихла, пригашая огни, лишь проспект вдалеке, за парком, мельтешил фарами и бликами, да высотки осыпались светлячками желтых окон.
Благодушествуя, я восседал в позе Пилата у камина.
Огонь суетливо подъедал поленья, а я даже глазами не водил, дремотно вслушиваясь в милые домашние шумы.
Лея охотилась за котом, ласково уговаривая зверя примерить кукольное платье, но Коша трусливо сбегал. Рита с Наташей в меховых тапках, затянутые в длинные мохеровые халаты, долго сушили волосы одним феном на двоих, а затем церемонно продефилировали на кухню — дуть чай с пирогом и шушукаться.
— Иди сюда, котик… — запыхтела Лея, выволакивая Кошу из-под дивана. — Хор-рошая киса… Ну, куда ты опять убегаешь? Ну, ко-отик…
Повеяло запахом крапивы и чистоты, и ко мне на колени уселась Юля, прижалась доверчиво. Я огладил ее влажные волосы, и девушка склонила голову на мое плечо.
— Ты чего такой грустный, Юлиус? М-м?
— Да так… — вздохнула доча. Помолчав, подышав мне в ухо, она заговорила, испытывая некое внутреннее напряжение: — Лея — такая лапочка… Прехорошенькая, и умничка. Правда?
— Угу… — вытолкнул я, гадая, к чему эта прелюдия.
— Тетя Наташа жаловалась, что Лея постоянно с ней спорит… Не ругается, а доказывает, да логично так! Она одного тебя слушается… Вообще, с тобой, как шелковая! А на тех выходных Лея меня лечила…
— Лечила? — нахмурился я.
— Да ничего серьезного, папусечка! — заспешила Юля. — Порезалась просто, когда лук чистила. А с Леечкой всё моментом затянуло! Вон, только шрамик розовый. Пап…
Почувствовав глухое волнение в голосе девушки, я притиснул ее покрепче.
— Что, Юльчик?
— Ты будешь любить ее больше, чем меня?
«Бюстгальтер второго размера уже тесен, — подумал я с нежным умилением, — а совсем еще ребенок…»
— Нет, Юлечка, — мягко ответил вслух. — Не знаю уж, где в нас припасено местечко для родных и близких. Говорят, что в сердце, только это ерунда. Скорее, где-нибудь в коре или в подкорке… Да, вот здесь, — пальцами, оглаживавшими дочкины плечи, я дотронулся до лба, — нашелся уголок для Леи, но место Юлии Михайловны не займет никто. Я люблю тебя по-прежнему, и даже сильнее!
Всхлипнув, девушка обняла меня, и сбивчиво зашептала, щекоча ухо:
— Я тоже тебя люблю, папусечка! Сильно-пресильно!
Гладкие Юлины руки сдавили мне шею, затрудняя дыхание, но я улыбался, продлевая драгоценные минуты. Для любви времени не жалко.
Понедельник, 20 ноября. День
Вашингтон, Массачусетс-авеню
Угольно-черный «Линкольн континентэл» мчался по широкой авеню, облюбованной посольствами и застроенной прочими достопримечательностями.
Синти мышкой сидела в уголке, внимательно слушая Вудроффа. Порой она искоса поглядывала на бывшего своего шефа, не позволяя себе даже намечать улыбку.
Фред — мужлан и шовинист, для него признать женское превосходство — нечто немыслимое и позорное. Да и в чем, собственно, ей удалось обойти бывшего резидента из ленинградского консульства? Тем, что вышла замуж за Даунинга? Не смешно.
Вудроффу просто неловко быть рядом с нею в образе подчиненного. О, разумеется, если год спустя Джека выберут, то Фреду уготовано кресло директора ЦРУ. Но ведь и она станет Первой Леди…
Синтия встрепенулась, отмахиваясь от волнующих мечтаний, и напрягла слух.
— … Информация о Гиндельстерне подтвердилась, — негромко и на пределе серьеза докладывал Вудрофф, примостившись на откидном сиденье. — Похоже, этот прохиндей пересекся с кем-то на званом вечере в «Трамп-тауэр». Сам Трамп вне подозрений — они с Мелани находились в Европе, а прием устраивал кто-то из богатеньких жильцов…
— А чуйка твоя? — Даунинг пристально посмотрел на Фреда. — Подсказывает чего?
Вудрофф хищно прищурился, топорща рыжие усы.
— Я верю русским! — резко сказал он. — Чекисты умеют плести настолько замысловатую ложь, что даже наши финансисты верят им! Всё так, но подставлять своего резидента, чтобы передать сведения о… хм… мегатеракте? — Фред затряс головой. — Нет, сэр! Это уже за гранью!
Даунинг задумчиво покивал.
— Тоже, вот, зондировал по своим каналам… — Он обреченно вздохнул. — К сожалению, всё сходится. Э-хе-хе… Я давно догадывался, что наши «жирные коты» утратили и стыд, и совесть, а теперь выясняется, что они лишились даже остатков ума!
— Джек, — подала голос Синти, — если это правда… свободе и демократии конец. Неоконы, да в связке с олигархами, установят настоящую диктатуру! Да такую, что… — она вяло махнула кистью. — Куда там наци!
Вице-президент ответил не сразу.
— Фред, продолжай рыть, только будь крайне осторожен! — тихо и жестко заговорил он. — Моим людям удалось кое-что выяснить. Мегатеракт запланирован на День благодарения — аэропорт Кеннеди будет забит до отказа, и прервутся тысячи жизней! Но! Троих из моей четверки сегодня застрелили. Кого ночью, кого утром. Уцелел только Чак Призрак Медведя…
