– Жму!
– Лехман! Алё!
– Слушаю!
– Будешь за ротного!
– Есть!
– Всей ротой шуруйте за пути, выйдете к востоку от Муравского Шляха.
– Понял!
– Капотов! Твое звено утюжит ПТО.
– Есть!
– Заскалько!
– Тута я!
– Справа от ваших «тяжеловесов» роща. Огибаешь ее справа, там вроде просека, и выходишь немцам во фланг.
– Есть!
– Только смотри, там пушки.
– Понял, будем смотреть!
Репнин не зря натаскивал батальон без малого два месяца. Мехводы должны быть расторопными, наводчики – меткими, заряжающие – ловкими, а командиры – умными, сметливыми и гораздыми на выдумку.
Нельзя было надеяться на мощные орудия – немецкие «ахт-ахт»[32] способны с полутора километров засадить вам бронебойный. «Тройки» с «четверками» могут и не пробить вам броню, если в лоб пойдут, а ежели в борт или в корму?
Так что вертеться надо, крутиться да поворачиваться.
Думать, соображать, быть умнее противника, быстрее и сообразительнее. Иначе сгоришь.
А люфтваффе каждый день устраивала налеты, по пятьдесят, по восемьдесят самолетов одновременно бомбили район действия корпуса! Катукову же в штабе 13-й армии выделили всего десяток истребителей и столько же штурмовиков…
Послав роты Лехмана и Заскалько в обход, Геша более никаких команд не отдавал. Зачем?
Каждый танкист, каждый взводный и комроты знает свой маневр. Все парни бывалые, битые и не забыли, с какой стороны у пушки дуло. Таких учить – только портить.
– Мужики! Атакуем немца в лоб! Но не дальше рощи.
Похоже, гитлеровцы не ожидали столь мощного отпора, но продолжили наступление. «Юнкерсы», отбомбившись, улетели, звено Капотова в упор расстреляло позицию артиллеристов, выцеливавших русские танки, и вся вражья сила осталась прямо впереди – серые коробки с черными крестами. Штук тридцать как минимум.
Их немцы выделили для поддержки 385-й дивизии вермахта, той самой, которую 1-му танковому корпусу было приказано окружить и уничтожить.
– Бронебойный!
– Готово!
– Выстрел!
85-миллиметровый снаряд нашел свою цель – «Т-IV» вздрогнул, будто подавился, и замер. Из моторного отсека повалил дым – видать, бронебойный прошил весь танк, подрывая двигатель, – а в следующую секунду фонтаны огня ударили из люков.
– Спекся!
На немецкий танк, следующий в очереди, ушло два снаряда – первый разбил «тройке» гусеницу, и машина неуклюже подвернула, а второй вошел в борт.
Боезапас не сдетонировал, но ни один «панцерзольдатен» не полез наружу.
«Т-III» задымил, вспыхнул и загорелся, пуская к небу огонь и копоть. Гори, гори ясно…
Сразу четыре вражеских танка остановились, словно их командиры совещались, а после дружно дали задний ход. Видать, поняли, что русские зубастее, и лучше им линять, пока не поздно.
Отступавшая четверка внесла разброд и сумятицу в строй, чем здорово помогла «тяжеловесам» – залп 107-миллиметровых снарядов был воистину сокрушающим.
Промаха не сделал никто, да и мудрено было не попасть в кучу ревущего и стонущего железа. Разрывы подняли клубы огня выше деревьев, обломки раскаленного металла реяли на большой высоте. Иные немецкие танки сослепу наезжали друг на друга, сталкивались, цеплялись бортами, распускали гусеницы, а тут им и второй залп!
Повезло лишь тем «панцерам», что наступали на противоположном фланге. Но скоро пришел и их черед – рота Лехмана, одолевая железнодорожную насыпь, с ходу открыла огонь, завершая разгром.
Немецкие пехотинцы, немногие из тех, что выжили в грохочущем пекле, метались среди горящих машин.
Репнину запомнилась картинка: горящий «Т-III» то натягивал «гусянку», дергая катками, то ослаблял натяг – будто бронемашина агонизировала и вздрагивала от конвульсий.
Геннадию даже жалко стало глупый механизм – тот-то ни в чем не был виноват. Хорошая, добротная вещь, которую всякие сволочи делают орудием убийства.
– Заскалько! Не увлекайся, снаряды пожалей.
– Для фрицев не жалко!
– Все целы? Взводные!
– Все, тащ командир!
– Вперед!
* * *
…Днем прошел дождь, и грунтовки раскисли. «Трехтонки» «ЗИС-5» с пушками на прицепе едва тащились, одолевая лощины и овраги. Наконец, танковый батальон выбрался на дорогу, от которой исходил еще легкий влажный пар.
Заляпанные грязью танки прибавили скорости.
За Жерновкой Репнин увидал тягач, увязший в грязи по самые оси. Отцепленная пушка была приведена в боевое положение. Рядом с орудием стоял наводчик с двумя противотанковыми гранатами в руках, готовый, если что, подорвать орудие.
– Тормози, Иваныч.
– Этих вытянем?
– Свои же… Фрол, останешься за меня. Федотов, ты со мной. Прогуляемся.
Репнин выбрался из танка и спрыгнул в мокрую траву.
– Привет пушкарям!
– Дернете? – обрадовался наводчик.
– А чего ж не дернуть?
Оставив Иваныча «дергать», Геша отправился на разведку.
– Хорошо, что мы на танке! – высказался Федотов.
– Да уж… Танки грязи не боятся.
Метров за сто от дороги Репнин вышел к окопам. Похоже, вчера тут шел неслабый бой – вокруг каски, противогазы, винтовки, патроны… А в окопах – трупы погибших солдат.
Сладковато-приторный запах разлагавшихся человеческих тел стоял в воздухе, и никакой ветерок не мог его развеять.
– Так и не забрали своих… – пробормотал башнер.
Геннадий хмуро кивнул. На бруствере одного из окопов он увидел крест, сложенный из расстрелянных гильз.
Видать, верующий был защитник Родины. Или вспомнил о Боге, когда уразумел, что отсюда не выбраться? Бог весть…
* * *
В журнал боевых действий 1-го танкового корпуса было вписано: «В результате героических действий, смелости и отваги личного состава задача, поставленная перед корпусом, была выполнена с честью. Где бы противник ни пытался развить успех, везде встречал сокрушительный отпор танкистов и на север продвинуться не смог».
Б. Захаров:
«Вдруг в этом населенном пункте началась стрельба, сразу загорелось несколько домов. Оказалось, что вслед за нами шла немецкая колонна, которая вступила в бой с отрядом, расположившимся на отдых. Командир полка приказал моей роте развернуться и провести разведку.
Я двумя машинами выдвинулся вперед к деревне, а остальные машины оставил на обратном скате холма, приказав следить за эфиром и в случае необходимости поддержать меня огнем. Вдруг из деревни вырывается немецкий танк, облепленный человеческими фигурами так, что башни вообще не видно было. Он был как ежик!
