У Бахчисарая базары стали обильнее, а цены пристойнее. К полудню жара загоняла нас надолго в тень редких рощиц, впрочем, скоро на нас надвинулись горы, и заметно похолодало. Заночевав в Сюрени, мы прошли поутру мимо развалин разбойничьего замка, где на полуразрушенной стене еще заметны силуэты навек исчезнувших домов, и вскоре наш отряд втянулся в долину, окруженную невысокими горами, покрытыми лесом.
Я бывал в Албате году в 12-м, и с тех пор он мало изменился. Те же горы слева и справа, те же татары, те же дома с внутренними двориками, мечеть, базары… Правда, теперь татары тут были в явном меньшинстве. Албат буквально забили тыловые части и такие, как мы, так сказать, отдыхающие.
Последствия этой перенаселенности почувствовалось сразу. Пока штабс-капитан Дьяков ходил по начальству, мы усадили роту в тень и пошли с поручиком Успенским на базар. Вернулись оттуда быстро и с вытянувшимися физиономиями. Цены были чудовищными, что неудивительно при таком наплыве покупателей.
С жильем вышло не лучше. Штабс-капитан Дьяков получил крошечную комнатушку в довольно-таки приличном домике на окраине, нижних чинов ждали несколько мрачного вида сараев, напоминающих зимние убежища для скота, а офицерский состав вынужден был довольствоваться такими же сараями, только поменьше – решетка на окне, дверь оббита железом, ржавые койки и вода в ста метрах. Впрочем, выбирать было не из чего, жаловаться некому, и мы начали размещаться.
Офицеры моей роты вполне уместились в одном из сараев, на котором был выведен краской «N3». Поручик Успенский скривился, и окрестил наше убежище «офицерской камерой N3». Нам всем понравилось, и название прижилось.
Недавно поручик Успенский вскользь заметил, что сейчас там действительно офицерская камера. При албатской чеке. А чем большевистский черт не шутит…
На правах командира роты и героя Ледяного похода я занял место в глубине сарая, предоставив остальным – поручику Успенскому и прапорщикам Немно и Мишрису – размещаться по возможностям. Вскоре мы растолкали вещи по углам, и я направил подчиненных на задание: поручику велел проследить за устройством роты, а прапорщиков отправил на базар за закуской. Убедившись, что все идет как должно, я укрылся шинелью и мгновенно заснул, словно провалился в черную яму.
Очнулся я вечером. На столе горело несколько свечей, стол был накрыт, а все мои подчиненные занимались делом. Поручик Успенский играл в шмен-де-фер с прапорщиком Мишрисом, а прапорщик Немно бренчал на гитаре и поглядывал на нашу гостью, военнопленную сестру милосердия Ольгу.
Я протер глаза, умылся из жестяного ведра и дал команду подсаживаться к столу, чтобы отметить первый вечер наших коротких албатских каникул.
Помнится, разговор тогда зашел о цыганах. Поручик Успенский предложил прапорщику Немно организовать нам посещение ближайшего цыганского табора с последующими плясками, песнями и гаданиями. Прапорщик Немно почесал затылок и заметил, что ему в табор лучше не заходить. Опасно.
Оказывается, оседлым цыганам, особенно с высшим инженерным образованием, в таборе делать нечего. Оседлые – уже не «рома», их считают чуть ли не изменниками, и может случиться всякое.
Отец прапорщика, как нам было поведано, отличился в конной разведке во время Боксерской войны, когда увел лучшего коня чуть ли не из конюшни богдыхана. Став офицером, он позже ушел в отставку и завел какое-то дело, что и позволило его отпрыску выйти в инженеры.
Честно говоря, легенды о похищениях царских коней бродят в каждом таборе. Вероятно, это считается высшей доблестью.
Поручик Успенский стал наседать на прапорщика, требуя объяснить причину цыганского конокрадства. Немно резонно заметил, что коней воруют не только цыгане, а для цыган это не просто промысел. Это даже не спорт, это как кокаин. Что поделаешь – фараоново племя…
Тут между поручиком Успенским и прапорщиком разгорелся спор о прародине цыган, причем, поручик отстаивал индийское, а прапорщик – сирийское происхождение. Я положил конец этой крайне бездарной дискуссии, и предложил прапорщику вновь взять гитару.
Играл Немно превосходно. В основном, конечно, цыганское, причем настоящее, а не ресторанные подделки. Впрочем, «Скатерь белую» он исполнял мастерски.
Наши гитаристы… Поручик Дидковский играл, в основном, боевые марши. Любил и сочинять, – жаль, почти все его песни пропали. Именно он принес в отряд «Белую акацию». «Акацию» – то мы помним, а вот знаменитую песню про то, как Бронштейн отчитывается в германском генштабе, которую Володя пел на два голоса с разными акцентами, – увы, забыли. И уже не вспомним.
Поручик Голуб на гитаре играл неважно, зато первым запел наш песенный трофей, махновское «Яблочко». Впрочем, у него хорошо получался популярнейший в Добрармии романс на стихи Алексея Константиновича Толстого «Шумит во дворе непогода».
Танечка Морозко тоже неплохо играла романсы. В конце концов, они с поручиком Дидковским стали петь дуэтом, затем… Затем могло быть всякое, но тут нас погнали на юг, поручик Дидковский занял место в нашей трофейной пулеметной тачанке, а вскоре Танечка заболела…
Ну-с, я предоставил молодежи возможность веселиться вволю, а сам лег на продавленную койку и принялся глядеть в потолок, по которому плясали тени от догорающих свечей. Тогда я еще не знал, что албатский отдых будет для нас последним на российской земле, и в следующий раз мы бросим якорь только на заснеженном Голом Поле…
Поручик Успенский прости сделать добавление по поводу переселения душ. В этот вечер прапорщик Немнг рассказал нам, что цыгане верят в своеобразный матемпсихоз: – в то, что их души раньше уже жили на земле. Но не в человечьем облике, а в зверином. Он, еапример, раньше был медведем. Не потому ли Ольга в тот вечер не спускала с прапорщика глаз?
8 мая
Может быть, микстуры помогли, а может, швейцарское светило обремизилось, но в последние дни все болячки куда-то пропали, и я твердо намерен с завтрашнего дня вновь посещать наших юнкеров. Покуда же я пользуюсь свободой, майской теплынью и стараюсь побольше гулять, Конечно, наше Голое Поле я уже знаю вдоль и поперек,да и нет тут ничего особо заслуживающего внимания, зато можно часами глядеть на море. Боже мой, думал ли я, пробегая каждый день по пути в гимназию мимо нашей Лопани, что смогу любоваться Эгейским морем, тем самым, о котором писал Гомер. Ведь совсем близко отсюда та самая Троя, куда спешили чернобокие корабли ахейских вождей, дабы отомстить неразумным троянцам. Правда, сыны крепкостенной Трои оборонялись худо-бедно десять лет, а мы не продержались и трех… «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»
