добычей пулемета разведки. Две секунды обстрела, и джип превратился в братскую могилу.
Я же продолжил уходить от пары одаренных. Водник уже не звал Толстого убираться, но и из броневика больше никто не стрелял, боясь зацепить своих.
— Хватит бегать! — закричал предатель, разгоняя свой огненный смерч.
Водник в это время бил вокруг ледяными иглами. Целые глыбы образовывались вокруг меня, прежде чем мне удавалось разорвать дистанцию. И делать это приходилось так, чтобы не попасть под возможный огонь из броневика.
Наконец, осман устал ловить меня и, раскинув руки, создал огромное ледяное поле на дороге. Моя нога скользнула на зеркальной поверхности, и я рухнул на спину. В это же мгновение огненный смерч Толстого налетел на меня сверху.
Нарастив свой щит до максимальной крепости, я рванул в сторону, чувствуя, как быстро сгорает кислород вокруг меня. Еще пара секунд, и я начну задыхаться.
Из пламени я вынырнул прямо на водного тюрка. Не дремавший в броневике снайпер выстрелил раньше, чем мои объятые племенем руки успели дотянуться до врага. Пуля ударила мне в шлем, но не остановила.
Удар ладонью пробил ледяной покров, в который успел одеться осман, из его затылка вылезли острые силовые клинки.
— Ефремов! — заорал Толстой, успевший их заметить и неверно истолковать. — Сдохни!..
Так и не погашенный смерч рухнул мне на плечи, сжигая тело убитого тюрка в пепел. Мой щит начал рассыпаться, и я дернулся в сторону. Подошва правого ботинка, лишенная покрова, расплавилась. Ноге было невыносимо горячо, и я швырнул в Толстого несколько лезвий.
Ослепленный яростью Хабаровский зарычал, создавая вокруг себя огромный пламенный купол, сжегший мою технику. Рюрикович бросился ко мне, и его пламя следовало за ним, превращая в ничто попадающиеся на пути предметы.
Броневик, только что поддерживавший великого княжича, рванул назад, уходя от безумца подальше. Разведка давила на машину из пулеметов, но безуспешно. Транспорт уходил обратно к границе, смирившись с потерей предателя.
Я поднялся на ноги, морщась от боли в стопе и, быстро формируя пряжу, закрутил ее вокруг огненного купола. Нити рвались практически мгновенно, но Толстой стал замедляться.
Ко мне метнулся новый огненный вал — на этот раз огромный и широкий. Не успел я уйти, как уже оказался в кольце пламени. Вложив остатки сил, я оттолкнулся от кипящего асфальта и взмыл в воздух.
За мной оставался шлейф огня — лишенная защиты покровом броня горела и плавилась. Толстой задрал голову, глядя на меня с сумасшедшей улыбкой.
И тяжелая пуля разведчика разворотила великому княжичу колено. Рухнув на раненую ногу, Рюрикович бросил взгляд в сторону позиций группы Головы, и там вспыхнул яркий столб огня.
Я приземлился в голой степи, неудачно ударившись левой половиной тела. Хрустнули ребра, я сплюнул кровь в пыльную траву, и тут же попытался удрать, но великий княжич уже повернулся ко мне все с той же улыбкой. Простреленная нога его совершенно не беспокоила.
Вытянув руку, Толстой щелкнул пальцами.
— Гори!
Сухая трава мгновенно вспыхнула, я оказался посреди стремительно окружающего меня пламени. Чад и дым застилали обзор, не давая дышать. Я услышал гул огненного хлыста раньше, чем предатель обрушил его на меня сверху.
С проклятьем рванув в сторону врага, я оказался объят пламенем со всех сторон. Огонь мгновенно испепелил остатки одежды, я услышал треск волос и бровей. Адская боль выбросила меня в глубокий транс, и я на одной только воле домчался до дороги.
Толстой вскинул брови, увидев, как я выпрыгиваю из его пламени.
Удар кулака в лицо смял его нос, лопнули губы, Андрей мотнул головой, делая шаг назад. Еще удар — в живот. Рюрикович повис на моей обожженной руке. Еще удар — по шее ладонью, и Толстой валится мне под ноги.
Чувствуя, что сейчас упаду, я стоял над поверженным предателем до тех пор, пока рядом не оказались разведчики.
На него надели наручники, мне что-то вкололи в плечо. И сознание я потерял, все еще стоя на ногах.
* * *
В себя я пришел рывком, будто вынырнул со дна глубокого озера. Жадно хватая воздух распахнутым ртом, вцепился в поручни лежанки.
Медицинская палата, вокруг оборудование, но ни камер, ни сотрудников.
Осмотр показал, что надо мной потрудился целитель. И потрудился на славу — ни шрамов, ни боли. Все так, будто я просто спал, а не прошел через геенну огненную.
— Это было… Опасно, — выдохнул я, садясь на мягкой кровати.
Если раньше у меня были подозрения, теперь я был уверен — Марков намеренно сунул меня в эту мясорубку. Государь, похоже, решил устроить будущему защитнику цесаревича тест-драйв по полной программе.
Иного объяснения у меня не было. Толстой оказался гораздо сильнее, чем я рассчитывал. Или это так повлиял тот факт, что он принял меня за Ефремова, родового врага, и у Андрея Николаевича бешенство заменило разум. Он ведь даже защитой пренебрег, лишь бы до меня добраться.
Окон в помещении не было, так что я понятия не имел ни где я точно нахожусь, ни какое время суток сейчас. Я знал, что целитель высшего класса способен практически воскресить, но для моих ожогов нужно иметь просто божественный уровень подготовки.
Отдышавшись, я потрогал воткнутый в вену катетер, и один из мониторов тревожно запищал. Отлично, сейчас кто-нибудь зайдет, и я все узнаю.
Тот факт, что мое лицо больше не тайна, меня особо не тревожил. Я сделал, что мог, и сейчас глупо переживать, что о моем участии узнают. Гораздо важнее понять, где я, какой сейчас день, и когда я попаду домой.
Стена напротив моего лежака сдвинулась, открывая мне обзор на выложенный бледно-зеленым кафелем коридор. В проем вошел мужчина, лицо которого я смутно припоминал — именно он лечил меня после боя с Ивановым.
— Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич, — кивнул он, проходя в палату. — Мы с вами незнакомы, хотя и неоднократно встречались. Позвольте представиться — Ерофеев Константин Владимирович, личный целитель государя Михаила II.
Я вежливо наклонил голову.
— Судя по обстоятельствам нашего знакомства, мне очень повезло, что я попал именно в ваши руки, Константин Владимирович.
Тот кивнул и взглянул на показания мониторов.
— Чтобы между нами не было недопонимания, скажу сразу, княжич, — произнес Ерофеев. — Я проводил операцию по внедрению оплодотворенной яйцеклетки государыни. Можно сказать, я в некоторой степени причастен к вашему рождению.
Выдержав короткую паузу, я ответил ему:
— Ничего об этом не знаю, Константин Владимирович, я — Романов.
— Ну, разумеется, — улыбнулся целитель
