— Сам-то из Китежа?
— Какого еще Китежа? — удивился я.
— Ты же сам спрашивал, как туда проехать.
— Я спрашивал о Киеве.
— А где это?
— Там, — махнул я рукой на запад, — за тысячу верст.
— Не знаю, не бывал. И как там у вас?
— У нас хорошо.
Разговор, как и всякий ни о чем, был глупый, но позволял скоротать время.
Напряжение постепенно нарастало. Хозяин держал себя уверено и спокойно.
— Скоро девку приведут? — нетерпеливо, спросил я. — Сам дьяк-то не помешает?
— Ускакал еще ночью, у него крестьяне бунтуют, так что ему сейчас не до девок. А как приедет, холопы соврут, что померла или убежала. Ты не сомневайся, у нас все без обмана.
— Твоими бы устами мед пить, — похвалил я.
— Можно и курное вино, я не откажусь, — засмеялся он.
Однако развить тему выпивки и, как я заподозрил, «магарыча», он не успел. В открытые ворота въехала крестьянская телега, запряженная малорослой крестьянской лошаденкой. Ее под уздцы вел один из давешних гостей.
— Вот и привез, давай деньги, я с ним сам разочтусь, — сказал хозяин.
— Погоди, кого он привез, где племянница?
— В телеге, да ты не сомневайся, у нас без обмана.
Однако деньги я отдать не спешил, сначала хотел увидеть «товар». Мы подошли к телеге. В ней лежало два завернутые в рогожу продолговатые тюка. Мелькнула мысль, что девушку убили.
— Распеленай девку, Кирилыч, — обратился к подводчику, хозяин. — Пусть удостоверятся, что у нас всё честно.
Кирилыч «распаковал» один из тюков. Там оказалась связанная по рукам и ногам Маруся. Рот ей перевязали тряпкой, и она могла только мычать и угрожающе таращить глаза.
— Ваша? — поинтересовался Кирилыч.
— Наша, — в один голос воскликнули мы с Федором..
— Тогда денежки предоставь и можешь забирать, — со значением произнес хозяин, тревожно наблюдая за нашим поведением.
Я без торга пересыпал ему в ладонь серебро, и он сразу же обмяк, заулыбался. Федор начал спешно перерезать путы, освобождая свою суженную.
Маруся, наконец поняв, что здесь происходит, подкатила глаза и потеряла сознание.
— А вторую брать будете? — неожиданно спросил меня Кирилыч.
— Вторую, — повторил за ним я, — какую вторую?
— Мы вам обеих девок привезли, что в погребе сидели, на выбор. Нужно, можем и другую уступить, Дашь пару ефимок и владей.
— А ну-ка покажи, — попросил я.
Тот распаковал и вторую пленницу. Эту девушку я никогда раньше не видел. Вид у нее был совершенно безумный. Она не понимала, что происходит, и с ужасом смотрела на нас красными от слез глазами. Волосы у нее были всклочены, лицо распухшее, так что «торговец» сам, рассмотрев свой товар, сбавил цену:
— Так возьмешь? Я уступлю.
— Зачем она мне? — отказался я.
— Бери, девка хорошая, — без уверенности в голосе сказал он. — Хотя пол-ефимки дашь, и твоя.
— Ладно, — согласился я, — за столько возьму. Федя, освободи девушку.
Пока я рассчитывался за новое приобретение, Федор наклонился над пленницей. Она увидела в его руке нож и забилась в испуге.
— Да не бойся ты, — попытался успокоить ее парень, — никто тебя больше не обидит!
Однако девушка неожиданно, вслед за Марусей, потеряла сознание.
— Ишь, ты какие они нежные! — осуждающе произнес Кирилыч. — Вы забирайте их как-нибудь, телега у меня непродажная.
Внезапно у меня в голове мелькнула безумная идея.
— А ну-ка, давай отойдем на два слова, — предложил я продажному холопу.
— Чего еще? — недоверчиво сказал он, как мне показалось, опасаясь не столько меня, сколько себя. — Больше ничего продавать не буду, и не уговаривай.
— А если дам хорошую цену? — спросил я, отходя от подводы.
Лицо Кирилыча приобрело страдательно-несчастное выражение. Холоп попытался бороться с собой, но это продолжалось недолго, и он как загипнотизированный двинулся следом за мной. Еще не зная, что его попросят продать, он внутренне оказался готов к любому нехорошему поступку.
— Ну, никак не могу, лошадь-то не моя, что я Евсеичу скажу? — просительно бормотал он, сам в уме продумывая цену, чтобы, упаси Боже, не продешевить.
— Мне лошадь не нужна. Отвезешь девок до дома и забираешь назад, — успокоил я его щепетильность. — Мне твой дьяк нужен. Вот за него я хорошо заплачу!
— Дмитрий Александрович? — пораженно воскликнул Кирилыч. — Да как же я его тебе продам?
— Сам подумай, — продолжил искушать я, — его можно беленой опоить или просто напоить вином. Не мне тебя учить, ты человек мудрый, опытный. А потом положишь его, как девок, в подводу и привезешь ко мне. Он и не узнает никогда, кто его продал.
— Вот ни гадал, ни чаял, — ошарашено бормотал Кирилыч, — чтобы своего боярина взять и продать. Нет, это никак невозможно! Да его же стрельцы охраняют, с ними придется делиться.
— Ну, как знаешь, мое дело предложить. Не хочешь ты, другие купцы найдутся. Я же не о своей, а твоей выгоде думаю.
— Оно, конечно, если цена хорошая, подумать можно. Только я не пойму, на что он тебе сдался?
— Вдове одной хочу услужить. Она узнала, что боярин твой на девок зело лют, вот и загорелась себе его заполучить, — начал я врать с чистого листа. — Заставит его на себе жениться, ну, а дальше сам знаешь!
— И богатая вдова? — хитро посмотрел на меня Кирилыч.
— Не бедная, раз такими делами интересуется.
— И сколько ты на такое положишь? — окончательно внутренне сломался холоп. — Дело, сам понимаешь, опасное, за него и под кнут угодить можно! Здесь не серебром, а золотом платить придется!
— Даю без торга десять венецианских цехинов, — предложил я.
— Нет! Какая это цена! — тотчас включил домашнюю заготовку Кирилыч. — Двадцать, меньше не возьму.
— Да ты что, за двадцать я всех московских дьяков куплю! Бери десять, больше тебе за Екушина никто не даст!
— Нет, мне за него дюжину франкских луидоров предлагали, я и то не отдал. Ты настоящую цену давай, товар-то отменный, дьяк и сам представительный, и с лица гладкий. Такого даром не получишь!
— Хорошо, пусть будет двенадцать цехинов.
— Ладно, будь по-твоему, еще парочку накинь, и по рукам!
— Хорошо, договорились!
Оба довольные выгодной сделкой, мы вернулись к подводе. Маруся уже пришла в себя и ругалась последними словами. После жестокой вязки у нее еще не действовали руки и ноги. Голосок у нашей красавицы оказался такой визгливо-пронзительный, что от избы начали подтягиваться любопытные. Мне даже пришлось на нее прикрикнуть:
— Маруся, замолчи! Сейчас здесь соберется вся улица, хочешь опять попасть в погреб?
