А потом я увидел памятник… И нажал на тормоз.
– Что случилось, Андрей?
– Я… мне надо выйти.
Щербаков удивленно покосился на меня – по обе стороны дороги расстилалось гладкое как стол поле, – но промолчал.
Я вышел из машины, разогнулся, глубоко вдохнул холодный осенний воздух и зашагал к памятнику.
«Мессершмидт» сохранился на редкость хорошо – должно быть, покрыли чем-то антикоррозийным. Он наискось входил в бетон, так что над землей оставались только хвостовая часть, украшенная скрещенными молотками, и левая плоскость с неуклюжей тушей реактивного движка. А рядом с бетонной лужей навеки застыла зенитка – спаренный тридцатисемимиллиметровый автомат, возможно, тот самый, из которого этот «мессер» и завалили.
Я постоял перед памятником, тщетно пытаясь припомнить какие-то слова, которые, по моим представлениям, вроде бы полагалось произнести. Но в голову почему-то упорно лезло: «Да воздается каждому по делам его». А может быть, именно это и стоило сказать?
Я вернулся в машину, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Щербаков молчал.
– Где-то в этих местах, – сказал я, не открывая глаз, – мой дед, Вацлав Анджеевич Заброцкий, посадил на брюхо свой «Богатырь» после того, как у них отказал третий мотор. Первые два они потеряли еще над Пруссией. Они привезли сто тридцать семь пробоин и шесть трупов.
Щербаков промолчал.
Над Беринговым морем и Аляской,
14 марта 1975 года, пятница.
Ян Заброцкий
– Ястреб-один, Ястреб-один, я – Орел-главный, как слышите?
Какой придурок выдумал эти позывные? Осел-главный, наверное.
– Я – Ястреб-один, слышу вас хорошо.
– Ястреб-один, вы приближаетесь к Красной зоне.
Красная зона – это воздушное пространство Аляски. Территория Америки.
С высоты в двадцать пять километров видно хорошо. Но этой границы не видно даже из космоса. Потому что она существует только на карте. В воздухе и на воде не поставишь колючую проволоку.
– Ястреб-один, вы прошли первую точку!
Многотонная машина мягко качнулась, меняя курс. С кончиков плоскостей сорвались белые струи уплотненного воздуха.
Почему мы всегда ко всему не готовы? К Первой японской – не готовы, к Европейской войне – не готовы, к Мировой – не готовы. Уж к Аляске сотню лет могли готовиться, так нет же – опять не готовы.
Новейшие перехватчики «Призрак» начали поступать в полк год назад. Машины, не имеющие аналогов в мире. Высота полета – до тридцати, крейсерская скорость – три тысячи. До сих пор ни один самолет не мог лететь на сверхзвуке больше нескольких минут.
Великолепная машина. Четверка «Призраков» контролирует шестьсот верст границы. Оснащенные ракетами «Молния-3», они способны перехватывать даже боеголовки ПОР, уничтожая их в верхних слоях атмосферы.
Слишком хорошая машина. Если заменить ракеты на блок разведаппаратуры, снимки получаются с разрешением в пять раз больше, чем на снимках со спутника. А высокоточная бомбежка с большой высоты?
Генералы от ВВС дружно взвыли. Новые машины нужнее, чем воздух. Старые бомберы, принятые на вооружение семь лет назад, уже устарели если не технически, то морально. Американцы знают их данные, против них есть отработанная система противодействия. Но новые машины прибудут слишком поздно – на модификацию нужно время. А имеющихся в распоряжении армии «Призраков» хватит едва на сопровождение реактивных бомбардировщиков, накрывающих сейчас аляскинские аэродромы.
«Времени нет! Нет времени! Ясно вам, лейтенант? Снимайте машины с патрулирования!»
– Ага. И прикрывайте армию вторжения с воздуха.
– Ястреб-два, говорит Ястреб-один, как слышите, прием?
– Ястреб-один, слышу хорошо.
– Выходим на маршрут патрулирования, точки один, три, два.
Это значит, что петля, которую мы описываем в стратосфере, накрывает внушительный кусок самой Аляски от Анкориджа – уже, как я полагаю, захваченного – до Платинума, куда десант высаживается прямо сейчас. Вторжение идет полдня, и американцы, вероятно, успели очухаться от первоначального потрясения. А «мы» означает нас двоих с ведомым, потому что звенья, которыми мы патрулировали границу – из четырех самолетов каждое, – расформировали и перетасовали, точно колоду карт. Считается, будто пара «Призраков» способна справиться с любым сопротивлением ошалелых янки. Псякрев, да если они такие придурки неумелые, что ж мы на них такую армаду посылали?!
– Ястреб-один, говорит Ястреб-два. Противник в зоне видимости радара.
Это я и сам вижу, но все равно спасибо, ведомый. Летят, сволочи, как на маевку, ровненьким таким строем. И много их – два… нет, три звена, каждое по три самолета, как у американцев водится. Забавно: во всех странах летают парами, как утки, и только янки предпочитают тройки – ведущий и двое ведомых – на том шатком основании, что это дает звену преимущество перед малочисленным противником. То-то я смотрю, они меньше чем вдевятером от земли оторваться боятся. Откуда их только подняли? С какого взлетного поля?
Но на раздумья нет времени. Бортовой вычислитель уже засек цели. Даже для двух «Призраков» их слишком много. А значит, надо вызывать подмогу.
– Орел-главный, Орел-главный, вызывает Ястреб-один. Засечены три звена истребителей класса «Игл». Просим подмоги.
– Ястреб-один, говорит Орел-главный. Звено «Сокол» занято боем. Приказываю вступить в бой самостоятельно. Конец связи.
«САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ»,
22 сентября 1979 года
«Сегодня ночью мощнейший взрыв потряс Царицын, нарушив спокойный сон многих тысяч обывателей. Подложенная в автомобиль самодельная бомба практически разрушила одно крыло нового здания губернской сберегательной кассы. Сила взрыва была такова, что в трех окрестных кварталах в домах вылетели стекла, а отдельные обломки находили за полверсты от места взрыва. Очевидцы рассказывают, что грохот был слышен по всему городу. Только вмешательством провидения можно объяснить тот факт, что нападение бомбистов не привело к человеческим жертвам. В городскую больницу доставлено шестеро жителей соседних домов с контузиями и разрывами барабанных перепонок, а также двое пожарных, пострадавших при тушении развалин сберегательной кассы.
До сих пор неизвестно, кто повинен в этом чудовищном преступлении, однако все улики указывают на причастность ко взрыву радикальной организации, называющей себя РКП(б) (Троцкого). По словам губернского жандармского начальника г-на Трушкина, усилившаяся в последнее время агитация радикальных социалистов не встречала понимания среди фабричных рабочих Царицына, что, вероятно, и послужило поводом для этого жеста отчаяния…»
