Огромная толстенная ветка нависла над кроватью… крошечная голова с человечьим лицом и выпученными глазами закачалась на гибком стебле. Марк схватил со столика чашку и швырнул в голову…
– Ну вот, опять, – вздохнул младший медик, стирая воду с лица.
– Как он? – Фабия подняла не разбившуюся чашку и поставила на столик. Фабия была в зеленом медицинском балахоне, в марлевой маске.
– Очень плох, – отвечал медик. – Не побудешь здесь, домна, пока не подействует лекарство? Боюсь, опять начнется приступ.
– Что мне делать?
– Начнет буянить – нажми кнопку вызова. А то у меня в седьмой палате еще двое очень тяжелых.
Медик ушел. А Фабия придвинула легкий пластиковый стул и села. Два раза в месяц приходила она в Эсквилинскую больницу навестить одиноких или забытых роднею. Иметь собственных клиентов было Фабии слишком хлопотно. Но сообща общество вдов Третьей Северной войны патронировало больницу. Сегодня, получив в справочном имена одиноких больных, она с изумлением обнаружила в списке имя Марка Проба. Оказывается, этого молодого известного человека некому было навестить.
Фабия смотрела в лицо больного, силясь угадать, какие мысли бродят в мозгу центуриона. Чем-то Марк напоминал Гая Габиния, хотя и не был так безнадежен. Своей беспомощностью походил, своей зависимостью от посторонних. Бездвижностью тела. Капля за каплей роняла капельница в вену на руке прозрачный раствор, даруя успокоение. Марк затих, веки его стали смеживаться. Теперь можно уйти. Но Фабия не уходила. Она вглядывалась в лицо больного. И ей начинало казаться, что отрывки бредовых мыслей, что оплели мозг Марка Проба, медленно покидают воспаленный мозг и плывут по воздуху, чтобы поселиться в голове Фабии. Это пугало. Но любопытство пересиливало и не давало подняться со стула. Она будет здесь сидеть и час, и два… может быть до самого заката, пока все образы Марка не поселятся в ее голове.
…И вот уже пурпурная «трирема» сворачивает с Аппиевой дороги…
Авто диктатора Макция Проба свернуло с Аппиевой дороги на узкую боковую дорогу. Марк, сидевший на заднем сиденье, подозрительно посматривал на бесконечную аркаду акведука, под который они должны были вот-вот въехать. Что-то не нравилось ему в мелькании бесчисленных арок. Что-то смущало. Он и сам не знал – что. Что-то не так, совершенно не так… Плохо… все плохо…
– Не понимаю, почему ты нянчишься с этим Бенитом? – раздраженно спросил Марк. – Я уверен, что именно он изнасиловал Марцию. Хотел стравить Элия с Руфином. Очень тонкий расчет. А теперь все эти убийства, поджоги. Тут явная связь. Как будто кто-то исполняет желания, причем самые мерзкие.
– Ты можешь доказать вину Бенита? – спросил Макций.
– В суде нет. Но мы можем начать компанию в прессе.
– Не тебе сражаться на страницах вестников с Бенитом. Он мигом собьет тебя с исходной позиции[45].
– Послушай, что только пишет Бенит в своем «Первооткрывателе»! «Римлян сотни лет отучали от настоящих желаний. Пора вспомнить, что римляне – народ завоевателей! Чтобы вернуть народу величие, надо заставить его сражаться. Даже если он этого не хочет. С последней войны миновало более двадцати лет. Выросло поколение, которое не знает, что такое война. Пора поднять в обществе температуру.» Ты только послушай! Каково! Поднять температуру. Ты потерял на войне единственного сына, я вырос сиротой. А этот тип мечтает о новой бойне. Да он наверняка самый последний трус.
– Даже если он смельчак – это что-то меняет?
– Зачем этому типу поднимать температуру, скажи?
– Он хочет абсолютной власти. У людей слишком бедная фантазия. Все, что они могут придумать – это попытаться вернуть прошлое. «Кто видел настоящее, тот уже видел все, бывшее в течение вечности, и все, что еще будет в течение беспредельного времени. Ибо все однородно и единообразно.» [46] – Макций Проб неожиданно замолчал. – Кстати, нет никаких известий от Квинта?
– Нет, – покачал головой Марк Проб. – Ты думаешь, что…
– Я ничего не думаю, – поспешно оборвал его престарелый диктатор. – Но порой надеюсь…
И тут огромный желтовато-коричневый ствол повис над дорогой. Марк не успел даже крикнуть: берегись. Водитель затормозил. Но было поздно. Ствол изогнулся, длинные щупальца протянулись к горлу старика, обвились вокруг его шеи и вырвали слабое тело из машины. Марк в ужасе смотрел, как гибкие коричневые «пальцы» оплетают худую вздрагивающую спину, кольцами свиваются вокруг шеи. В следующее мгновение, опомнившись, центурион выхватил меч. И тут же увидел, что щупальца тянутся к нему, ползут, закручиваясь усиками гигантского гороха. Марк рубанул наугад, черная липкая жидкость с шипением брызнула на дорогу, на обитые пурпуром сиденья авто. Тонко вскрикнул водитель, борясь с неведомой тварью. Марк увидел тело деда, поднятое над вершиной пинии. Старый диктатор был еще жив. Его выпученные бесцветные глаза смотрели на Марка и умоляли: спаси. Раскрытый рот с бледными деснами, и белый лоскут языка… И вдруг рот наполнился вишнево-красным. Марк принялся рубить уже не по щупальцам, а по толстому, похожему на могущее древо, телу чудовищной твари. Клинок оставлял на туловище глубокие раны, и из них, шипя, выливалась черная густая жидкость. Монстр перекручивался кольцами и отползал, и наконец Марк увидел голову – почти человеческую крошечную голову с маленькими голубыми глазками. Голова смотрела на центуриона немигающим взглядом, и изо рта по подбородку с редкой белесой бороденкой стекала все та же черная жидкость. Эта уродливая человеческая голова ужаснула центуриона куда больше, чем огромное змеевидное туловище, что свисало с акведука. Марк ударил еще раз с такой яростью, что едва не перерубил монстра пополам. Во всяком случае что-то важное его удар повредил. Взметнувшаяся до самой вершины пинии голова рухнула, щупальца опали, как завядшие под палящим солнцем срезанные сорняки. Тварь выронила тело диктатора и замерла. Вернее замерла одна ее верхняя половина, а вторая отчаянно извивалась, дергалась, хватала змеевидными отростками все подряд. Из глубоких ран продолжала хлестать вонючая жидкость.
Но Марк уже не обращал внимания на умирающего монстра. Он бросился к деду. Тот лежал, оплетенный мертвыми отростками, и не шевелился. Шея его была неестественно вывернута, глаза открыты и неподвижны. Рот был полон крови. Марк присел на корточки рядом с дедом и заплакал. Он не замечал, что на его коже там, куда попали черные капли, вспухают волдыри. Вскоре все тело Марка было покрыто ими. Когда к месту трагедии прибыла машина «Скорой», центурион потерял сознание.
III
– Нападение гения-монстра на диктатора Макция Проба не может быть случайностью. Кто-то натравил чудовище на диктатора. В этом почти не приходится сомневаться. К сожалению, единственный свидетель Марк Проб пока не может дать показаний. Префект римских вигилов Курций отказался комментировать это убийство, – сообщила Верония Нонниан, ведущая заседание сената. – Но как бы то ни было, мы должны избрать нового диктатора.
В первую минуту никто из старейших сенаторов или консуляров не пожелал высказаться. Слово взял Луций Галл.
– Отцы-сенаторы, подумайте хорошенько! Вы собираетесь опять предоставить власть старику. Невероятно! Мы будем избирать диктатора каждый месяц или каждый год. Эта чехарда погубит Рим. Мы должны вручить власть сильному, мудрому и дальновидному политику, пока Постум еще ребенок.
– Лучше передать часть полномочий диктатора первому консулу, в том числе право подписывать бумаги за императора, – предложил сенатор Помпоний Секунд. – Тогда Риму не понадобится никого избирать.
– В этом случае мы меняем конституцию! – запротестовала Верония Нонниан. – Это недопустимо. Власть консула – одно. Власть императора – совсем другое. Император – главнокомандующий.
– Но Постум не может командовать войсками, – справедливо заметил Помпоний Секунд.
– А я предлагаю избрать Бенита, – заявил Луций Галл. – Лучшую кандидатуру просто не найти! Он молод. Он может занимать эту должность все двадцать лет. У нас не будет хлопот. К тому же он родственник Императора, хотя и не связан кровными узами с ним. Трудно представить более подходящую кандидатуру. Вспомните, как он одним ударом подавил мятеж гениев. В наше смутное время нам нужен молодой энергичный правитель.
– Спору нет, Бенит талантлив и энергичен. Но средства, к которым он прибегает, весьма сомнительны, – сухо заметила Верония. – Я категорические против. Мы решили назначать сенаторов по старшинству. Диктатором должен быть назначен Флакк.
В курии сделалось тихо. Если Макция Проба избрали практически единогласно, то Флакка большинство недолюбливали, его не поддерживала даже собственная партия оптиматов, авентинцы приходили в ярость при одном звуке его имени. Да и консул Силан его терпеть не мог.
