Андрей Загорцев - Спецназ Третьей Мировой. Русские козыри

– Та спать на нём хорошо, тащ каптри. Лось, по-моему, всё готово!

Лосев споро закрутил вентили, осмотрел манометры, заправленные баллоны, удовлетворённо кивнул:

– Тащ каптри, уложились вовремя! Ещё пару минут на проверку аппаратов и можем уходить! Как бы янкесы не всполошились и ПДССы (противодиверсионные силы и средства) свои не подняли.

– Не поднимут, они ещё даже не разобрались толком, что произошло. Оооо… вот это подарок!

Иванов подошёл к столу, на котором лежала оставленная старшим водолазных работ пачка «Лаки Страйк». Каптри осторожно вытащил кончиками пальцев одну сигарету, понюхал. Рядом лежала брошенная зажигалка. Иванов вздохнул, а потом махнул рукой и с удовольствием прикурил.

– Да пошло оно всё! – пробормотал каптри, затягиваясь и выпуская дым к потолку.

– Командир, готово! – крикнул Лосев, раскладывая дыхательные аппараты в ряд и продувая загубники.

– Носитель, баллоны?

– Норма! Всё проверил, аккумуляторы на полную! Здорово нам американцы помогли.

– Вот и я думаю, нам придётся сюда вернуться. А сперва хотел масляную тряпочку рядом с кислородным баллоном положить… сам там ничего им не оставил?

– Нет, всё чисто, перепроверил несколько раз.

– Мошарик, ты готов?

– Точно так, тащ каптри! – откликнулся матрос, споро одеваясь в гидрокостюм.

– Погружение через три минуты!

Вскоре тройка ушла под воду. Иванов провёл носитель подводным тоннелем и вывел на чистую воду. Курс он наметил ещё раньше. Проход под второй барже был промерен – расстояние между днищем и грунтом позволяло спокойно пройти носителю с водолазами и покинуть пределы бухты. Пошли на малой глубине средним ходом вдоль ремонтного пирса, где одиноко покачивался на волнах ремонтируемый катер. Прошли вдоль береговой линии, загромождённой скалами, и вскоре уже вышли к барже. Каптри заработал рулями глубины, и носитель медленно-медленно проскользнул под днищем и вышел из бухты.

Отойдя достаточное расстояние, Иванов включил подводный фонарь, сориентировался по компасу и произвёл всплытие. Баржа сзади по курсу на расстоянии приблизительно двух-трёх миль, волнение моря небольшое. «Торпеда» пошла в сторону черневшего в темноте скального мыса первой большой бухты. Через пару миль водолазы «спешились» и, бредя вдоль каменистого берега, поволокли торпеду словно «бурлаки на Волге». Каптри Иванов, выпустив загубник изо рта, восседал на носителе, и погонял «коренного» Мошарука и восхищался тем, что Лоси, оказывается, тоже ездовые животные. Матросы чертыхались и старались не навернуться на многочисленных камнях.

Через пару часов Иванов всё-таки разрешил своим лошадкам сделать привал.

– Тащ каптри, разрешите рыбы нагарпунить! Я жрать хочу, как конь после пахоты, – к Иванову подбежал Мошарук и даже сглотнул.

Командиру самому ужасно хотелось что-нибудь съесть, кроме осточертевших и заплесневелых шоколадок «Цирк» и «Спорт».

– Так, времени у нас ещё до рассвета и прохода патрульного катера навалом… С вас рыба, а я сейчас попытаюсь воды пресной дистиллировать.

Водолазы сняли с себя дыхательные аппараты, начали надевать ласты, которые во время «пешего перехода» для удобства снимали. Мошарук, косясь на каптри, распаковывающего свой герметичный мешок, залез в свой мешок и, не глядя, выудил из него моток тонкой прочной рыбацкой сетки, которую нашёл плавающей бесхозно у катерного причала и с удовольствием срезал. Водолаз не знал, что хозяин этой сетки никогда за ней не придёт, ибо совсем недавно из-за «художественного выступления» Мошарука у него от страха остановилось сердце. Негры-всезнайки из хозяйственной, прознав каким-то образом про смерть Корнсберри, запустили новый виток сплетен. Тайна «Летучего Патруля» всё больше и больше будоражила умы личного состава местного гарнизона.

Пока матросы пытались поймать в сети какую-нибудь рыбёшку, Иванов, ползая по берегу, нашёл несколько сухих веток топляка, настругал щепок, перегнал с помощью миниатюрного ручного дистиллятора «Ручеек 3М» (3М – морской – улыбка от советской оборонной промышленности), накачал целую флягу пресной воды и, закинув в неё пару щепоток быстрорастворимого чая с сахаром, положил, не раскрывая, на жарко тлеющие щепки. Трёхсуточное одноразовое питание давало о себе знать – напряжение спадало и хотелось перекусить чего-нибудь горячего. Из моря вышли матросы, таща в сетке несколько трепыхающихся рыбин. Пока Иванов не смотрел в их сторону, Мошарук быстренько скрутил сетку и начал потрошить рыбин. Выпотрошенные тушки он промыл в морской воде, взял у Иванова дистиллятор, вынул оттуда фильтр, вытряс из него соль, натёр рыбу и принялся её жарить. Над берегом поплыл одуряюще вкусный запах. Лосев с удовольствием потянул носом. Во фляжке закипал чай. Очень поздний ужин или весьма ранний завтрак был готов. Водолазы с жадностью принялись поглощать рыбу, запивая её чаем.

– Хлеба бы, – прошамкал набитым ртом Мошарук.

– И перца рыбу посыпать, – добавил Лосев.

– А еще водки и бабу! – закончил каптри. – Доедаем и вперёд! Нам ещё мыс огибать… А то сейчас пузо набьём и спать захочется.

Матросы дожевали рыбу, допили чай, уничтожили следы своего пребывания на берегу. Подготовили носитель к буксировке в ручном режиме, впряглись в обвязки и начали пробираться вдоль берега.

Мелконян, сидя у костра и поёживаясь, чертил в моём блокноте схему охраны шахты и расписывал порядок смен на вышках, изредка смачно зевая.

Ара кашеварил, обещая воистину ресторанное меню из двух блюд – яичница с тушёнкой и тушёнка с яичницей. Армянин ещё варил каких-то маленьких красных рачков, притащенных водолазом. При этом Бахраджи, дабы развлечь окружающих, рассказывал последние новости, пойманные поисковым приёмником. Ковалёв увёл водолазного минёра на пункт наблюдения к Рыхлому для попытки переделать линии подрыва аэродромных мин. Вернулся Кузнец достаточно быстро, забрав с пункта наблюдения мичмана Мелконяна, наскоро перекусил, взял индикаторный приёмник и блокнот, переставил антенны и полез в сухую пещерку работать по своему прямому предназначению.

Рыхтенкеу сидел уже вторые сутки безвылазно и на суровые жизненные условия абсолютно не жаловался. На своей лёжке ему было удобно, как у себя в яранге на мягкой оленьей шкуре. Гриша, уходя на задачу, прихватил с собой каких-то инструментов и паёк на двоих. Бахраджи втихую, чтобы я не видел, сунул водолазу пачку махорки из запасов Рыхлого. Я тогда сделал вид как будто ничего не заметил. Чукче не надо объяснять о мерах скрытности и маскировки, разведчик он достаточно опытный, недаром передал с Мелконяном записку с планом аэродрома, с уже выверенными и перепроверенными дальностями и порядком расположения и поражения целей. С аэродромом ситуация постепенно прояснялась, теперь основной занозой была шахта. Каким же образом её всё-таки подрывают? Возможно, Гриша и Рыхлый после переделки на свой лад цепей минного поля что-нибудь и надумают или выведают. Нам бы сейчас сюда какого-нибудь агентурного разведчика, который тут уже всё вынюхал.

Закладывал бы он нам записки, планы и фотографии руководящего состава местного гарнизона в специально оборудованный тайник, а мы оттуда проводили съём информации и не ломали бы голову, как я сейчас. От водолазов вообще ни слуху ни духу. Может быть, уже что-то случилось и доблестный «морской майор» уже томится в застенках НАТО, а его моряки покоятся на дне Тихого океана, обгладываемые рыбами. Ладно, будем надеятся на лучшее.

Ара уже закончил передачу новостей и что-то рассказывал из своей службы. Рассказывал эмоционально, словно арбузы на рынке продавал, жестикулировал и кого-то изображал в лицах. Мелконян, вычерчивая в блокноте, тихо прихихикивал. Я, чтобы отвлечься от тревожных размышлений, тоже навострил уши, а потом и вовсе увлёкся рассказом.

Бахраджи повествовал о том, как он в начале войны был призван служащим Советской Армии начальником столовой в штабе одной из вновь развёрнутых дивизий:

– Я, дарагой, лично сам палатку эту развёртываю, чертыхаюсь, со мной два солдата – вай, мама! – старые совсем, из запасников, и пьяные, мне кол на голову падает, я ругаюсь – совсем запутался. Начальник тыла орёт, слюна аж через палатку долетает. Офицерам кушать скоро нада, а ПХД (пункт хозяйственного довольствия) не развёрнут. Повариха Зинаида, весом пудов в десять, пьяная спит. Ай, на меня орут все, говорят – сейчас в солдаты забреем, раз начальник такой плохой. Вай, говорю, забривай, нашёл Ашота чем пугать. Полковник ушёл, начпрод пришёл – тоже морда красная, водкой воняет, а сам даже не стриженый, словно барашек. Взял моего солдата ногой пнул. Ой, я тут и сорвался. Подошёл к нему, говорю – майор-джан, может, и меня пнёшь? А он такой мне говорит – армяшка, хитрый ты. Ты же служащий, а не военнослужащий! Пнешь тебя, а ты стучать особистам побежишь. Ну тут я его сам и пнул. А его водитель прибежал, пистолет ТТ в нос мне суёт. Отобрал я у него пистолет. Так начпрод и его водитель кинулись помогать палатку ставить. Визжат, ругаются. Покормили мы офицеров, отдал я пистолет. Полковник, начальник тыла, ругался. Говорит, совсем Ашот с ума сошёл! Ой, сошлю я тебя в войска да на действующий фронт. Плюнул я на всё это и говорю: товарищ полковник, зачем ругаешься? если говоришь сошлю, так и отсылай, зачем меня пугать? Лучше не пугай, табуреток или скамеек дай, да столов, а то офицеры на чурбанах кушают. Посмеялся он. Выписали мне накладную на склад КЭС, иди, говорят, Ашот, бери табуретки. Иду, душа поёт. Прихожу на склад, а там ефрейтор молодой-молодой, а лицооо!.. – Ара сделал театральную паузу.