лекциями. Мишка этим летом с отцом ездил в Париж.
Парень с красивым, чуть надменным лицом. Предполагается, что он круто одет. Не знаю. Как по мне — похож на педоватого клоуна.
Еще раз хмыкнул про себя. Что мне тот Париж? Да и все остальное. Тут, по требованию, старосты группы пришлось встать и представиться. Николай Андреев. Отслужил. Учился на атомщика, но передумал. Не был, не привлекался. Надеюсь, мы поладим. Снова уселся, и просветил Ленку, что мне нужно найти кафедру экономики. Договориться о досдаче ИЭУ. Получил в ответ взгляд, полный сочувствия. Коля, ты, главное, не переживай. Она любит, чтоб парни психовали.
С этим напутствием я и ступил под своды кафедры. И попросил о встрече с Натальей Олеговной Проничевой. К которой меня и проводили.
Я уж не знаю. Но количество фантастически красивых женщин для одного дня — чрезмерно. Преподаватель Проничева оказалась синеглазой красавицей лет тридцати пяти. Удовлетворенно отметив мое потрясение, она суховато согласилась принять у меня зачет во вторник после трех. Придешь сюда, найдем аудиторию. Откланялся и пошел домой в легком обалдении.
Очень хороший институт у меня.
Глава 32
Я пнул дверь, и вошел. Пришло время узнать, чье кунг-фу круче.
Сквозняк из окна дунул в мою сторону пылью и обрывками каких-то листков. Она сидела, опустив глаза. Горестные крики, слезы отчаяния, осколки надежд, и обломки иллюзий, незримо наполняли все пространство вокруг неё. Она подняла голову и уставилась мне в глаза. Приветствия ни к чему, мы оба знаем, зачем мы здесь.
— Тяни билет, Андреев, — Проничева кивнула на стол, где лежало четыре билета.
Я взял билет и, не глядя, сказал:
— Готов отвечать, Наталья Олеговна.
Она откинула голову и задумалась на мгновение.
— Ты уверен?
— Вполне. Более того, я намерен уйти с пятеркой.
Эта битва будет смертельной, и не думай, что я сдамся! — прочитала она в моих глазах. Посмотрим! — она прищурилась.
— Ну что же, я слушаю.
— Вопрос первый. Особенности Австрийской экономической школы. Основные отличия от плановой экономики. Гм. Маржинализм, в своем развитии, дал миру несколько экономических …
И дальше я, почти дословно, начал повторять параграф учебника. Периодически вставляя ссылки на другие учебники, и современное положение в мировой экономической мысли. Уложился в четыре минуты. Она поскучнела лицом. Взглянула в мой билет.
— Надо полагать, кто такой Николай Орем, и терминологию ты тоже знаешь.
— Само собой, Наталья Олеговна.
— Это плохо, Андреев. Это говорит мне, что твои знания — чисто умозрительные. Проще говоря — результат зубрежки. Они вылетят из твоей головы, как только ты выйдешь отсюда. Я могу поставить тебе три балла. Или придется встретиться еще несколько раз, для лучшего усвоения тобой материала.
Она, давая мне подумать, встала, и закрыла окно. Все же справная тетка!
— Я наслышан о вашем отношении к неофитам, Наталья Олеговна. И настаиваю на дифференцированном подходе. Я, в конце концов, не виноват в вашем феминизме. Так что лучше спрашивайте меня. Я готов к дополнительным вопросам.
Пропустив основной посыл, она вскинулась:
— А чем тебе не нравится феминизм?
— Хм. Уточню. Мне не нравится западный феминизм. А наш, советский, очень даже нравится.
— А есть разница?
— Наталья Олеговна, — протянул я. — Уж вам-то должно быть понятно. Западный феминизм приводит к тому, что женщины на Садовой работают шпалоукладчицами. И с отбойным молотком. Какая гадость!
Она хихикнула. Но я не дал ей вставить слова.
— А советский феминизм, — я мечтательно прищурился. — Это когда женщина спит до одиннадцати. Потом принимает ванну с бокалом шампанского. Потом занимается собой. И к вечеру едет на показ в Доме Мод.
Она откровенно фыркнула. А чего? Так себе и представляют сейчас, в совке, жизнь успешной и независимой женщины. Нет, когда есть дети, там другая история, хотя… но речь ведь сейчас не про это.
— Ну, если не Дом Мод, то на литературные чтения Франсуазы Саган, в контексте душевных поисков, начатых еще Жорж Санд. И сидит там, вся такая… неземная.
Проничева развеселилась:
— Андреев! Руки на стол!
Оба-на! Этот мем уже сейчас существует?!
— Нет, — грустно сказал я. — У меня мозоли на ладонях.
И она, наконец, засмеялась. То есть, похоже, как водится, старая шутка из академических кругов перекочевала в конце концов в интернет. Но сейчас это — типа распознавалки свой-чужой. Тем не менее, отсмеявшись она сказала:
— Я не могу тебе поставить пятерку, Андреев, — она посмотрела направление на пересдачу, что я положил на стол. — Пойми, Коля, репутация стервы — это все что меня пока защищает. Так что, не взыщи.
— Наталья Олеговна! Я не виноват, что мир финансов — мужской. В общем, Наталья Олеговна. Я вам обещаю место вице-президента в банке, что возглавлю со временем!
— А ты хорош, Андреев! — она уже откровенно веселилась. — Другие мне таскали цветы ведрами. Были такие, кто деньги совал. А ты не мелочишься, обещаешь мне будущее. Предложи еще что-нибудь, чтобы было о чем жалеть.
— Ха! Пятерка, Наталья Олеговна, и я расскажу, откуда в институте слухи, что вы грязно пристаете к молодым студентам.
— Чушь! Нет таких слухов!
— Будут!
И тут она уже захохотала. Хотела кулаками вытереть слезы с глаз, но спохватилась, и достала из сумочки платок и пудреницу. Глядя в зеркало, аккуратно промокнула под глазами. Посмеиваясь мне пояснила:
— Это прекрасно ляжет на образ стервы, что я так упорно создаю.
— Идея! Для законченности образа, вам нужна непредсказуемость. Просто зверствовать и злобствовать — это фи, и надоедает. А вот если вы мне поставите пятерку, за чашку растворимого кофе, что я угощу вас в буфете… Все поймут — конченая стервоза! Так и скажете на кафедре. Такой этот Андреев дурачок! Весь учебник вызубрил, и подкупить вздумал. Давайте, говорит, я вас кофе угощу. А я взяла и согласилась.
— Четверка, Андреев! — она захлопнула крышку пудреницы. — На пятерку я сама не знаю. Если будет пять — все решат что
