В этот день всё шло наперекосяк, абсолютно всё, разве что, мы еще оставались по-прежнему на месте, и то только потому, что отступать нам было некуда, позади разлившийся Дон. И это значило, что сражение еще не проиграно. Кто говорил, что все будет легко? Это только в шахматах всегда одни и те же правила и количество пешек с обеих сторон одинаково. В жизни все не так.
Не было никакого сомнения, что большевики, эти человеческие отбросы, с полной уверенностью уже считали в этот момент себя победителями и бой оконченным, тем более, что в это время в наших частях произошло замешательство, они перемешались и почти прекратился ответный ружейный огонь. Похоже, "товарищи" думают, что смогут просто пройти через нас. Обломаетесь, красные сволочи! Не все еще потеряно, пока не потеряна последняя надежда! Сейчас было не время для паники. Было время для холодных умов и беспощадной борьбы.
Насколько большевики уже считали себя победителями, показывала телеграмма красного главкомверха, хромого дегенерата Яшки Антонова, посланная им -- всем, всем, всем в том числе в Кремль Ленину и найденная позднее нами:
"Наша победа полная, белогвардейские банды у Заплав совершенно уничтожены и вместе с Денисовым и Поляковым сброшены в Дон".
Полковник Денисов и я руководили боем и весьма внимательно следили за его дыханием. С самого раннего утра, Денисов, как заведенный, носился с одного участка на другой, появляясь в наиболее опасных местах, и всюду своим личным примером воодушевлял казаков и поддерживал в них веру в победу. Под ужасающим огнем полковник компанейски расхаживал среди казаков, как добрый сосед, наслаждающийся утренней прогулкой. Он, похоже, свое дело знает.
Когда красные броневики и грузовики приблизились к станице, то из укрытий по ним посыпались мои "гостинцы" из напалма и самодельного динамита. Скоро на улицах чадили жаркими кострами несколько броневиков и "ваххабитских" грузовиков с установленными на них пулеметами. Языки пламени жадно лизали раскаленную броню, и вокруг воняло горелым мясом. Воздух был мутен от зловонного дыма. Продвижение большевиков застопорилось.
Станица была не самым подходящим местом, где солдат можно выстроить в боевой порядок и вести залповый огонь. Это было место, пригодное для мгновенных перестрелок и уличных стычек, место, где солдаты могут оказаться вдали от офицеров и будут вынуждены драться без приказов. Колонны не могли совершать марш в сомкнутом строю сквозь лабиринт окруженных изгородями садов. Передние ряды красных рассыпались, потеряв стройность. Чтобы выжить в этом кошмаре, нужно было биться, побеждать, наступать, продвигаться вперед, переступать через мертвых и умирающих, стрелять, перезаряжать винтовки, и снова стрелять. С этим у "товарищей" наметились большие проблемы.
Теперь самое время порубить в капусту наглых красных артиллеристов, когда надо, я мог быть хитрым, как змея. Создавшееся положение, мы, как будто, учли правильно. Переломный момент! Пора тигру выпустить когти! Наспех приведя в порядок наши конные части, мы пустили их в атаку против обходной колонны красных. В то же время, последний наш резерв -- сводную сотню подъесаула Сафронова, состоявшую наполовину из ординарцев штаба, да очутившуюся под рукой полусотню пеших казаков, людей, закаленных и ожесточенных до крайней степени, мы бросили в лоб наступающему противнику, победоносно шедшему к станице. Большинство офицеров нам удалось вооружить винтовками, отобранными у китайцев Шэн Сю-Чена, которые не горели желанием сражаться, прятались по щелям и уже прикидывали, как лучше перейти на сторону большевиков. И полковник Денисов и я в этой самоубийственной атаке принимали непосредственное участие. Хочешь, чтобы работа была сделана хорошо, сделай ее сам!
– Быстрота и натиск, господа, - коротко воодушевлял я собранных последних наших бойцов, под раскалывающий череп гром мощных красных батарей. - Надо поторапливаться, так что давайте покончим с этим делом побыстрее. Если мы не остановим врагов здесь, то мы не сможем остановить их нигде. Давайте проучим ублюдков! Вперед!
А сам в это время думал: "Боже ты мой, пусть вероятная смерть будет быстрой и чистой как мысль, без мучительной агонии под ножом хирурга или в лихорадочном поту в каком-нибудь населенном крысами госпитале". И тут же рядом в землю с грохотом вонзились осколки разорвавшегося над головой снаряда.
Но тем не менее мы, кипя злобой и жаждая мести, все пошли навстречу противнику. Разумеется, это было полное помешательство. Изжившие едва ли не все человеческие чувства, мы теперь испытывали лишь одну потребность: поскорее схлестнуться с врагом и начать убивать.
Мы столкнулись с красными буквально грудь в грудь, штыки в штыки! А драться мы умеем по-настоящему! Впрочем, я без устали стрелял из своего верного Маузера. В руки мне попало настоящее орудие убийства. Все получилось так быстро и ловко, как будто я стрелял не в людей, а в мишени в тире, в то же время оставаясь неуязвимым для ответных пуль. Я был везуч, наверное, а еще — чертовски быстр. Я слышал характерный звук, с которым пули попадали в людей вокруг меня, и едва замечал падавшие тела. Каждым выстрелом я яростно мстил красным захватчикам. Дрался как тигр, понимая, что именно здесь, в этой кровавой схватке, под затянутым дымом небесами, решается моя судьба. Я заряжал и стрелял, снова стрелял, опять заряжал и стрелял, хотя глаза уже слезились от дыма, пока мое правое запястье не превратилось в один большой синяк из-за зверской отдачи "Маузера". Гул стер все чувства — осталось лишь оглушающее небо, полное огня, и лишающий речи треск с добавлением воплей
— Огонь! — крикнул кто-то рядом, и в моих ушах зазвенело от оглушительного грома выпаливших разом винтовок.
В ответ раздались предсмертные крики. Это был убийственный залп, настолько мощный, что, казалось, отбросил выживших красногвардейцев назад, словно ударом. В воздухе поднялся кровавый туман, когда пули вонзались в цель. Черные матросские
