Егор непонимающе оглянулся на Федонина:
– Ну, и какая из этих трёх стен в тот раз стучала звонче?
– Кажется, вот эта, – не очень уверенно показал Генка направо, один топор бросил на землю, топорище другого обхватил обеими руками: – Я сейчас, командир! Постукаю немного обухом по ним по всем, сразу точно поймём…
– Не будем терять времени! – Егор без промедления подхватил второй топор, примерился. – Работаем с правой стеной. Бьём по очереди. Ты – на счёт «раз», я – на счёт «два». Готов, бродяга? Тогда поехали: Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два…
Через десять минут Егор, смахнув со лба обильный пот, объявил перерыв:
– Отдыхаем! Хотя бы минут пять-шесть…
Он внимательно осмотрел получившуюся нишу: из стены было вынуто порядка одного кубометра подземного грунта – мелкая галька вперемешку с известняковой крошкой и жёлтым мелкозернистым песком. Егор зачерпнул странную смесь ладонью, тщательно растёр между пальцами, понюхал и громко озвучил напрашивающийся вывод:
– Знаешь, друг мой Генка, а ведь это – совсем недавняя искусственная кладка. Очень и очень свежая!
– Да ты что? – восторженно удивился Федонин. – Может, там спрятан самый настоящий клад? А? Золото там, крупные алмазы, самоцветы, жемчуга? Вот было бы здорово, командир! Правда, ведь?
– В нашей паршивой ситуации было бы гораздо лучше, если бы за этой стенкой оказался крутой склон холма, не занесённый снегом.
– И так запросто может быть! – Генка всегда отличался устойчивым и однозначным оптимизмом. – Мы же, если подумать, сейчас по пещере продвигались на северо-восток? Вот, там как раз он и есть – крутой склон! Я уже отдохнул, командир, дыхание полностью восстановилось. Может, продолжим?
Ещё через двенадцать-пятнадцать минут в стене удалось пробить небольшую овальную дыру. Егор нетерпеливо поднёс к ней ладонь правой руки и радостно объявил:
– Есть – циркуляция воздуха! Ура, Генка! Давай, расширим это отверстие, чтобы оно было хотя бы сантиметров двадцать пять в диаметре, и уже тогда пойдём к нашим.
Дыру они успешно расширили, засунули туда горящий факел, но понять, что же там – за странной искусственной стеной – так и не удалось…
– Ничего, потом разберёмся! – уверенно пообещал никогда неунывающий Федонин. – Вот появится у меня немного свободного времени, обязательно пробью в этой стенке самую натуральную дверь. Всё там обшарю и тщательно обыщу! Смотри, командир, а дым-то понемногу выносит в дырку. Работает твоя вентиляция!
Было нестерпимо холодно. Прошло трое суток (примерное, на глаз, по ощущениям), с тех пор, как полностью погасла печь. Живительное тепло ушло не сразу, понемногу, буквально по чуть-чуть.…
По мере его ухода славяне надевали на себя одну одёжку за другой, постепенно превращаясь в натуральные капустные кочаны из известной детской загадки. Но это помогало очень слабо: убийственно-колючий холод пронизывал до самых костей, заставляя мускулистые тела колотиться мелкой и противной дрожью, а зубы – выстукивать звонкую барабанную дробь…
Один раз в четыре-пять часов, у самого пролома в дальней стене, где наблюдалась незначительная – но вытяжка, разжигали небольшой костёр, грелись, кипятили воду. Впрочем, очень скоро вентиляционное отверстие переставало справляться со своими обязанностями, и дым начинал непреклонно и угрожающе заполнять собой всю пещеру, заставляя всех её обитателей глухо и надсадно кашлять….
Костёр приходилось тушить, а потом продолжительное время ждать, когда противный дым окончательно рассосётся и исчезнет. Огонь и тлеющие угли костра они забрасывали снегом, который старательно доставали лопатой из топки печи, заваленной плотно, как говорится, до самого основания.
Дело усугублялось тем обстоятельством, что большую часть питьевой воды (её и запасено-то было совсем немного, литров шестьдесят-семьдесят), девчонки легкомысленно израсходовали при тушении огня и синих, смертельно опасных углей в печи, а та вода, что осталась, регулярно покрывалась ледяной корочкой, которую приходилось разбивать через каждые двадцать-тридцать минут.
Поскольку костёр – каждый раз – горел недолго, то пещерные узники успевали вскипятить совсем немного воды. О приготовлении же горячей пищи и речи быть не могло, поэтому они питались сугубо овощами и копчёным мясом: бобрятиной, гусятиной и лосятиной. А мясо было немного пересоленным – сознательно так сделали, чтобы оно лучше хранилось. Поэтому после каждого приёма пищи всех славян начинала мучить нестерпимая жажда, но Егор разрешал пить только тёплый кипяток, чтобы дополнительно не остужать организмы.
– Если увижу, что кто-то пьёт холодную воду или ест снег, то буду бить! – предупредил он по-честному…
Так и подмывало – разобрать входную дверь, откопаться, выбраться наружу, освободить печную трубу из снежного плена, натопить до красна печь.… Но, судя по звукам, долетавшим из «вентиляционного отверстия», на улице по-прежнему властвовала коварная вьюга. А может, и всесильная пурга, или – бесконечная и непобедимая метель…. Попробуй, разберись…
Прошло ещё какое-то время. Может, сутки, а, может, и все пять…. От холода и постоянной острой жажды все впали в какое-то нездоровое оцепенение: было не уснуть (в обычном понимании), неуклюже навалилась странная и дурманящая дрёма, натуральный полусон, смешивающий явь с коротким цветным забытьём и тоскливыми, чёрно-белыми фантазиями…
Егор понимал, что начинается коварное раздвоение личности, он как будто наблюдал за собой со стороны. Вот высокий и широкоплечий человек – с бесконечно грустными глазами – разводит дымный костёр, ставит на него походный котелок (новгородское наследство), плотно набитый белым снегом, рядом осторожно пристраивает, чтобы разогреть, толстый бронзовый прут с нанизанными на него крупными кусками копчёного лосиного мяса.… А вот сознание чуть смещается, и перед «внутренним взором» проплывают незабываемые картинки из совсем недалёкого прошлого: Сашенька – в очень открытом купальнике – выходит из зеленоватой морской воды на белоснежный песок заброшенного пляжа, дочка Иришка, отчаянно визжа и громко смеясь, несётся ей навстречу…
Остальные славяне чувствовали себя не лучше: Юлька Федонина откровенно бредила и ловила по тёмным закоулкам пещеры каких-то «серых человечков», Симон Браун устроил жаркую перепалку с собственной женой, в результате чего Сенина правая щека – абсолютно предсказуемо – украсилась свежими глубокими царапинами, а Генка и Петро поглядывали друг на друга с плохо скрытой ненавистью, многозначительно поглаживая рукоятки охотничьих ножей…
«Всё, пока ещё не поздно, надо выбираться наружу!» – решил Егор, лопатой выгребая из жерла печи очередную порцию снега. – «Иначе, скоро все окончательно сойдут с ума и поубивают друг друга…».
