Тот кивнул и исчез за дверью.
Макарыч подождал, пока Ольга уведёт оставшихся парней наверх, потом с ехидцей в голосе спросил:
– В шпиёнов играешь?
– Бойцов обучаю, – серьёзно ответил я. – Каждый день обучаю, то одному, то другому.
– Да ладно, я ведь пошутил, – слегка смутился Макарыч.
– А с чего ты взял, что я обиделся? – удивился я. – Я ж тебя больше ста лет знаю. А на старых друзей не обижаются.
Макарыч улыбнулся, потом замер с улыбкой на лице. Затем улыбнулся ещё шире.
– А ведь действительно. Мы теперь друг друга, кроме всяких шуток, больше ста лет знаем!
Потом мы втроём сидели на кухне. Ольга сказала, что парни пока от еды отказались, решили дождаться остальных. Я к ихнему мораторию не присоединился и уплетал Ольгину стряпню за обе щёки под рассказы о том, что случилось в моё отсутствие. Потом мы все пили чай, и говорил уже больше я. Когда моя повесть дошла до изготовления «Тигров» Макарыч спросил:
– Вы что, так со всем арсеналом и приехали?
– Нет, покачал я головой. Из оружия у нас только мой «Тигр». Лежит разобранный на дне саквояжа, без патронов. Но на него у меня бумага есть.
– И как ты её получил? – поинтересовался Макарыч.
– Так же, как и в наше время, – усмехнулся я. – Организовал местному начальнику ОЛРР откат в виде полусотенной купюры – и бумага в кармане!
– В нашем времени это обошлось тебе гораздо дешевле, – заметил Макарыч.
– Так тут у меня и не было друга, полицейского начальника, – парировал я. – Да и зовётся местный чиновник иначе.
– Ну, понятно, – кивнул Макарыч. – А остальные карабины везти не рискнул? Ну и правильно!
– Не в риске дело. – Я очень старался, чтобы мой голос не казался слишком огорчённым. – Было бы что везти – провёз бы! А так…
– Не понял?
– Понимаешь, мастер, который взялся делать «Тигры» очень постарался. Но изготовить все детали у него не получилось, и он придумал, как упростить механизм, заменив сложные детали более простыми. Я когда его самоделки пристреливал – радовался, не оригинал, конечно, но с пивом потянет. А вот когда я устроил своему войску жёсткую проверку в полевых условиях, то ребята выдержали, а самоделки – нет. Пошли отказы. Вот я и решил оставить карабины барабинским дружинникам.
Мы немного помолчали. Потом я вспомнил.
– Ты давеча спрашивал, зачем я хлопцев в железнодорожную форму обрядил? Не скрою, были у меня и другие мысли, а потом подумал: они ведь и так железнодорожники, и ехать нам по железной дороге, так чего огород городить? Какая одежда привлечёт меньше всего внимания на железной дороге? То-то… Вот и разбил я свой отряд на две паровозные бригады во главе, кстати, с настоящими машинистами. И сам в инженера-путейца вырядился, но только не сразу. От Каинска-Томского до Омска ехал по-простому, третьим классом, и только в Омске преобразился. Ты знаешь, как мы уезжали? Вот ты сказал про шпиёнов. То, как мы развлекаемся сегодня, это так, семечки. Ты послушай, как всё начиналось. Перво-наперво выправили все бумаги. Паспорта, правда, у всех и так были настоящие. А что? Мой, хоть и купленный, но ведь настоящий! Остальные бумаги, конечно, липа. Но добротная. Так просто не распознаешь. Мало того. Железнодорожники, они на революционную волну хорошо настроены. И связь у них налажена о-го-го! Ушёл соответствующий сигнал и за нашей группой товарищи всю дорогу присматривали. Передавали, можно сказать, с рук на руки. Случись чего – помогли бы! Так что можно было без особого риска ехать всем вместе. Но я решил иначе. Одна группа уехала за двое суток до моего отъезда в сторону Новониколаевска, другая, тоже экипированная как поездная бригада, за сутки – в сторону Омска. Я сел в поезд ночью один, как уже говорил, в третий класс. В Омске меня местные товарищи приютили. У них я отсиделся, переоделся и, опять-таки ночью, сел уже в другой поезд. Но ехал теперь «барином» в вагоне другого цвета. В этот же поезд, но в разное время, в разные вагоны и на разных станциях сели остальные бойцы.
В это время в дверь позвонили. Иван привёл остальных хлопцев.
МИХАИЛГудит Петроград – гудит, как басовая струна. Удивительно время – февраль 1917 года! Много про это читал. Но то, что вижу сейчас на покрытых пепельно-грязным снегом Петроградских улицах, в цехах его нахохлившихся заводов, в пропахших потом и табаком казармах лучших императорских полков, в чистенькой гостиной на Сергиевской улице, а главное, то, что я там слышу, не идёт ни в какое сравнение с прочитанным. И мне становится, по-человечески, жаль низкорослого бородатого полковника, который смотрит на происходящее из окон Зимнего дворца непонимающими глазами, в которых уже отразилось начало его личной трагедии: стать последним звеном в династической цепочке Романовых. Все последующие примеряльщики Большой императорской короны Российской империи будут уже от оперетты, а не от Истории.
Бедный, бедный, Ники – никому ты не нужен. Ни просирающему войну генералитету, ни алчущей свободного рынка буржуазии, ни новоявленным Робеспьерам всех мастей и оттенков. А ведь не под тобой теперь – под ними, богобоязненный народ российский. Генералы властны (пока властны) над жизнями восьми миллионов твоих подданных. Над желудками всех без исключения властны проклюнувшиеся в твоей державе капиталисты. А в умах народишка твоего насильничают революционеры. И вот теперь их интересы роковым для тебя образом совпали. Понимаешь, что это для тебя значит? Ничегошеньки ты, Николай Александрович, не понимаешь! Лупаешь попусту глазами на Дворцовую площадь. А если бы понял? Смог бы изменить историю страны и свою судьбу? Кто знает… Гудит Петроград…
Примерно так же гудела наша далеко не маленькая квартира когда Ольга привела Глеба со товарищи. Я, признаться, нисколько не удивился тому, что Ольга всё-таки встретила «свой» поезд. Любящее женское сердце способно сотворить и не такое. А вот появлению Глеба обрадовался без меры. Кстати, очень кстати влился Васич в наши боевые ряды! Тем же вечером состоялось заседание «большой тройки». Ольга, которая, усадив подле себя Васича, не покидала кухни, – шутка ли, накормить такую ораву! – по моей просьбе выкроила кусочек времени и смоталась за Ершом. Васич хотел поехать с ней, но я убедил его пока не светиться. После ужина, отправив хлопцев в верхнюю комнату, где мы их и разместили, я, Васич и Ёрш уединились в кабинете. Ольга присоединиться к нам отказалась наотрез.
– Я боец, а не штабная крыса! – заявила она. – Заседайте без меня. А с мужем, – она ласково положила ладонь на грудь Васича, – я ещё нашепчусь, у нас вся ночь впереди! – И отправилась на кухню делать заготовки к завтраку.
