- Великий Богдо-Гэгэн, живой бог монголов, шлет тебе Белый воин своё благословение на свершения славных дел по освобождению нашей страны от ненавистных китайцев. В знак твоей избранности для этого великого дела, он приказал передать в твои руки древнюю реликвию монголов, меч Чингисхана. Владей им Белый воин, и да сбудутся древние предсказания.
Унгерн тронул коня и, подъехав к монахам, одной рукой поднял верх тяжелый меч, который заиграл всеми цветами радуги под лучами осеннего солнца.
- Да будет так! – воскликнул всадник, и многоголосное эхо повторило его слова. - Да будет так! – повторил барон, и вся дивизия дружно отозвалась ему.
- Да будет так! – прокричал Унгерн в третий раз, и в третий раз воины ответили ему.
- Хорошая постановка – снисходительно прокомментировал Резухин – сдается мне, что писал её господин Калиновский. Явно чувствуется его поэтическая рука.
Покровский благоразумно промолчал. Он с интересом наблюдал, как буддийские монахи с двух сторон подхватили под уздцы коня Унгерна и торжественно повели его вдоль монгольских всадников приветствовавшие своего предводителя громкими криками и потрясанием обнаженных сабель. Действие действительно отдавало изрядной долей средневекового ритуала, но было видно, что сам барон и многие воины его дивизии воспринимают всё происходящее всерьез.
Закончив объезд своих новых рекрутов, Унгерн положил меч поперек седла и поднял вверх руку, призывая воинов замолчать.
- Передайте Богдо-Гэгэну мою самую признательность за столь бесценный подарок. Скажите, что Белый воин обязательно прибудет к нему и освободит его из рук богомерзких китайцев. Скоро, очень скоро Монголия станет свободной, и её древняя слава вновь засияет в прежней красе.
- Интересно, помнят ли они эту былую славу или только узнали от просвещенных китайцев? – сардонически хмыкнул Резухин – необъяснимо, но факт, монголы узнали о деяниях Чингиза от китайцев. Мне это господин Калиновский поведал и как не странно я этому верю, хоть ты меня режь.
- Уж много есть чудес на свете, что и не снились нашим мудрецам – ответил Покровский сроками Шекспира, которому стало неудобно быть безмолвным слушателем реплик Резухина.
Тот явно обрадовался возможности развить наметившийся разговор, но в это время к стоявшим в стороне офицерам приблизился Унгерн.
- Господин Васильчиков, не желаете вы стать трехсотенным? – неожиданно спросил барон, остановив своего коня рядом с Покровским.
- В каком смысле господин генерал?
- В самом, что ни на есть прямом смысле, возглавив командование вновь прибывших воинов. В каждой сотне монголов есть свой сотник, ну а вы естественно будете трехсотенным. Ну, как господин капитан или штабная работа вам больше по душе?
- Как прикажите Роман Федорович.
- Я не приказываю, я спрашиваю – произнес Унгерн и в его глазах мелькнул хитрый огонек. Покровский моментально понял, что барон его вновь проверяет, ставя перед выбором места службы. По плану генерала Щукина предполагалось, что мнимый капитан будет помощником начштаба, но Покровский сразу понял, что ничего хорошего он у Резухина не высидит, и принял смелое решение.
- С удовольствием господин генерал – ответил Покровский.
- Тогда знакомьтесь – барон махнул рукой и к нему подлетел молодой монгол в полувоенном френче с кожаной кепкой на голове – это сотник Чойболсан, он понимает по-русски и будет вашим помощником и переводчиком в одном лице.
- Вот твой новый начальник сотник, капитан Васильчиков, но можешь называть его просто, господин капитан – представил Унгерн Покровского монголу, и тот сразу отдал рукой честь – прошу любить и жаловать.
Покровский так же отдал честь своему новому подчиненному, который изо всех сил старался быть невозмутимым, но по глазам было видно, что сотник доволен, признанием русского офицера его равным себе.
На следующий день после прибытия монгольских всадников, Унгерн отдал приказ сворачивать лагерь и двигаться к Хайлару. Это приказание вызвало большое удивление среди воинов дивизии. Никто не мог понять, чем он был вызван, поскольку Хайлар находился несколько в ином направлении, чем Урга, главной цели похода направлении. Все ломали головы и пытались расспросить барона, но тот только холодно переспрашивал ясень ли приказ, после, чего вести расспросы желающих не находилось.
Хайлар встретил приближение баронского воинства перезвоном колоколов местных церквей и огромной шумной толпой высыпавшей навстречу конникам азиатской дивизии Унгерна. Впереди всех двигался закрытый паланкин, который несли четыре китайца. Данное транспортное средство имело светло желтый цвет, что согласно прежним имперским градациям, означало его принадлежность к императорскому дому.
Пройдя некоторое расстояние, носильщики остановились, повинуясь приказу и поставив паланкин на землю, застыли каменными статуями. Покровский с интересом наблюдал за действиями китайцев, но еще больше его поразило поведение Унгерна, который развернул своего коня и, сделав знак конвою следовать за собой, поскакал в направлении паланкина.
Полковник отлично видел, как занавес песочного цвета раскрылся, и из него выскользнула молодая китаянка, одетая в национальное платье. Унгерн, не слезая с лошади, поцеловал ей руку, а затем махнул рукой и казаки конвоя, приветствовали китаянку громким криком. Барон вновь махнул рукой, китаянка скрылась в паланкине и носильщики, проворно развернув его, понесли своего седока обратно в город.
Вскоре все разъяснилось. Китаянка, ехавшая в императорском паланкине действительно занимала его по праву, так как являлась двоюродной сестрой последнего китайского императора Пу И, свергнутого генералами и находившегося под домашним арестом в Пекине. Прошествовав через весь Хайлар, барон вместе с циньской принцессой оказались возле местной церкви, где наконец-то была раскрыта главная интрига дня. Унгерн решил сочетаться браком с беглой принцессой и получил на это согласие её родственников.
Ранее китаянка приняла крещение в Харбине, где получила русское имя Елена Владимировна, в честь иконы владимирской богоматери находившейся в Никольском соборе. Теперь же, в сопровождении маленькой свиты и своей родни принцесса прибыла в Хайлар, для сочетания брачными узами с бароном, что бы вместе с ним участвовать в походе на Ургу. Шаг довольно рискованный, но родственники Елены Владимировны, соглашаясь на столь необычный брак твердо, ставили на барона Унгерна, видимо веря, что его звезда не знает заката.
Во время венчания одному из родственников принцессы стало плохо, или от избытка чувств, или просто подвел живот, но он покинул эту церемонию. Данный случай сыграл свою роль в судьбе Покровского. Когда молодожены покинули церковь и стали садиться на лошадей, вдруг возникла досадная заминка. Китайцы, которых было четверо вместе с принцессой, не хотели ехать, что-то, энергично доказывая Унгеру, который в знак понимания кивал головой. Барон цепким взглядом окинул площадь и, выхватив из общей толпы высокую фигуру Покровского, громко крикнул:
