обязательную программу (назвал вахтершу по имени-отчеству, отметил, как великолепно она сегодня выглядела – как и всегда; восхитился запахом духов женщины). Поинтересовался, как поживают дети вахтерши: нравится ли ее сыну ходить в школу, не болит ли горло у дочери – та простыла на прошлой неделе (переела мороженого). В общем, заработал несколько гирек на правильную чашу весов, о которых упоминал Пашка Могильный.
– Ох, и сладкоголосый же ты парень, Усик! – заявила женщина (румянца на ее щеках прибавилось). – Поешь, как тот соловей. А слова как ловко подбираешь! Я хоть и знала, что врешь, но все равно заслушалась. Развесила уши, будто наивная девица. Молодец. Хоть и не красавец (да какой толк от этих красавцев?), но умеешь ты задурить девкам голову! То-то они за тобой бегают.
– Скажете тоже…
Я изобразил смущение.
– Отродясь девчонки за мной не бегали.
– Ой, врешь, Усик! По глазам вижу, что врешь.
Женщина усмехнулась, покачала головой.
– Я чего позвала-то тебя, скромный ты наш? – сказала она. – Гостинец тут тебе принесли.
Вахтерша, не вставая со стула, дотянулась до полки на стене. Взяла оттуда бумажный пакет, на котором проступили темные жирные пятна. Протянула его мне.
– Что это? – спросил я.
– Пирожки, – сказала вахтерша. – С ливером. По четыре копейки за штуку. У меня такие рядом с домом продаются. Вкусные!
Женщина закатила глаза – изобразила восторг.
– Мне?
Я сунул в пакет нос, от запаха выпечки закружилась голова. Рот вновь наполнился слюной. Почудилось, что еще минута, и я свалюсь от голодного обморока.
– Тебе, тебе, – сказала вахтерша. – На целый рупь девка накупила, не пожадничала.
– Какая… девка?
Я с трудом отвел от пирожков взгляд.
– Черненькая такая, остроносая. Я и имя ее записала. Погодь…
Женщина открыла ящик стола, вынула оттуда толстую тетрадь большого формата. Зашуршала страницами. Отыскала нужную запись, ткнула в нее пальцем.
– Вот, – сказала она, подняла на меня глаза. – Светлана Пимочкина. Знаешь такую?
– Пимочкина? Светка?
Я покачал головой.
– Хорошая девчонка на вид, – сказала вахтерша. – Расстроилась, что не застала тебя. Веселая, говорливая. Симпатичная.
Женщина сурово нахмурила брови.
– Не обижай ее, Усик!
Я сумел сохранить серьезное выражение на лице – не усмехнулся.
– И не собирался!
Прижал руку к сердцу и к значку.
– Я вообще с ней ничего не собирался делать, – заверил я. – Честное комсомольское! И не собираюсь.
Морщинки на лбу женщины разгладились.
– Ну… то тебе решать, дело молодое, – сказала вахтерша. – Но девка справная. Мне понравилась. Жалко будет, если обидишь. Уши тебе откручу! Так и знай.
Я все же улыбнулся.
– Ничего не будет. Обещаю. Пожалею свои уши.
– Это правильно.
Вахтерша постучала по столешнице.
Я предложил поделиться с женщиной пирожками. Та поначалу отказывалась. Хотя и посматривала на пакет с интересом. Я настоял: заявил, что не смогу съесть все пирожки в одиночку, а соседи по комнате явятся только завтра к вечеру.
– Столько я точно не осилю. Двадцать пять штук! Я же не проглот и не чемпион по поеданию пирожков! Пропадут ведь до завтра без холодильника. Жалко.
Женщина выбросила белый флаг – выложил на тарелку пять продолговатых, похожих по форме на сосиску в тесте, пирожков.
– Спасибо.
– Это не мне – Светке.
– Ей тоже скажу. Ведь придет еще?
Я не ответил, лишь вздохнул.
– Ступай уже, герой-любовник, – сказала вахтерша. – Да! Что там с химчисткой? Успел? Приняли твое пальто? Смотрю: вернулся ты без чемодана.
Я остановился у порога. Старался не прижимать к груди пакет с пирожками, чтобы не испачкаться. Мысленно уже пил чай и заталкивал в рот аппетитно пахнувшую выпечку.
«Спасибо тебе, Света Пимочкина, – думал я. – Ты – настоящая комсомолка и боевой товарищ».
За своевременно доставленные пирожки я сейчас был готов простить комсоргу даже ее регулярное занудство. Вот уж верно говорят: путь к сердцу мужчины лежит через желудок… до тех пор, пока мужчина голоден.
– Приняли, – сказал я. – Велели приехать за пальто завтра, рано утром. Заверили, что будут ждать меня – с нетерпением.
– Завтра? В воскресенье?
Пожал плечами.
– Неудобно было спорить, – сказал я. – Деньги же с меня за работу не возьмут. Так что, сами понимаете: утром – так утром. Придется мне потревожить вас на рассвете.
Подумал: «Зря не посмотрел расписание автобусов. Неплохо было бы явиться к Каннибалу затемно. Темнота – друг маньяков, молодежи и мстителей-комсомольцев».
– Чего уж там, – сказала вахтерша, махнула рукой. – Тревожь.
Проблем с автобусом утром не возникло. В этот раз я даже прокатился с относительным комфортом. Нашел свободное место, чтобы присесть, – невиданное дело для поездок в нынешнем общественном транспорте. Никто не дышал мне ни в лицо, ни в шею. Не били меня по ногам сумками и чемоданами. Не пихали в бок локтями и не наступали на ноги. Даже воздух в салоне показался свежим, лишь слегка пропитанным парами бензина и табачным дымом. Я смотрел на проплывавшие за окном желтые огни окон, боролся с сонливостью, размышлял.
Но думал вовсе не о цели своего утреннего приключения. С ней я давно определился – не видел смысла мусолить в голове снова и снова. Думал я… о прошедшей ночи. Ночью ничего необычного не произошло – ничего необычного в понимании студента из тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Никто не горланил песни под гитару, стены комнаты не содрогались от ритмов дискотечной музыки, не ломились в дверь пьяные соседи. Не услышал я ни шума пьяных разборок, ни женского визга, ни топота ног неумелых танцоров.
И это в субботу вечером, перед единственным выходным! Невиданное дело… для девяностых годов. И вполне обыденное явление для нынешнего времени. Я вспомнил, как Славка Аверин прятал в шкаф бутылку из-под «Столичной», а потом как он выносил ее из корпуса, завернув в газету и спрятав в пакете с тетрадями, словно иностранный шпион, укравший в Кремле сверхсекретную документацию. Во времена моей прошлой учебы бутылки из-под спиртного студенты не прятали – горделиво расставляли вдоль стен, будто устраивали выставку.
Нынешние студенческие нравы, бесспорно, отличались от тех, что я помнил. Чем-то походили на ту строгость (дежурные на каждом этаже!) и стерильность (блестящий чистотой пол!), что мне привиделись при посещении общежития младшего сына. Никаких окурков на полу, никаких следов от разбрызганного винегрета в коридорах на этажах утром, никаких следов крови на стенах после ночных драк. В жизни нынешних студентов едва ли не полностью отсутствовало все то, что раньше мне виделось естественной частью общежитской атмосферы.
Мне казалось странным и необъяснимым, что при нынешних скромных габаритах я пока ни разу не стал объектом для издевательств
