— Это может вызвать большое недовольство других стран, весьма враждебных к СССР-81.
— У нас есть флот, который подчиняется мне. Один дестройер гораздо мощнее всей военной мощи планеты. Плюс возможность заглядывать туда, куда никто заглянуть не может. И вовсе не выходить к порталу, а работать с самого дестройера. Спутники есть на всех кораблях. До рождения ребёнка и до того как он вырастет, можно многое успеть.
— Я надеюсь, что ты не перенесёшь своё отрицательное настроение на нашего сына?
— Ты издеваешься? Это наш сын! И мне очень хочется, чтобы он был. Рос, мужал и был счастлив.
Полина зарделась и перевела разговор на прошедшие поставки из Союза, завтра должны доставить груз особой важности: оплату за поставки вооружений. Мне придётся идти перед ним.
На той стороне в пещере, по–прежнему, стоит сигнализация, пост только снаружи, пришлось стоять под прицелом и ждать разводящего. Надо придумать какую‑то систему пропусков. Я вышел на связь с Устиновым, и в течение 20 минут урегулировал вопрос оплаты поставок. Завтра к моменту отправки здесь будет спецтранспорт и охрана. Устинов поинтересовался: насколько успешно развёрнуты учебные классы, сказал, что направил три комплекта тренажёров для ВВС и 100 самолётов L-29, учебно–тренировочные Су-25, Ил-28, МиГ-15. И что решается вопрос доставки 16–ти Ан-12. Кроме того, готовится партия дизельных двигателей, с документацией по переделке Ту-2 в дальний бомбардировщик. Он подчеркнул, что, так как сам Сталин предложил оплату за поставку техники, то стало значительно легче проводить поставки через Госплан. И что завтра, вместе со спецтранспортом, будет доставлено письмо Романова с ответом на поставленные вопросы. На его вопрос, когда я думаю быть в Москве, я сослался на то, что мне поручена организация обучения преподавательского состава, поэтому с трудом выбираю время даже для кратковременных визитов к порталу, так как очень много работы.
— Я хорошо помню, сколько приходилось спать в те годы! Все пять лет было только одно желание: поспать! — ответил Устинов.
Всё‑таки, хорошо работать с теми, кто знает, каково оно тут.
На следующий день, за двадцать минут до отправки груза я вновь был в пещере. В этот раз меня встретил Антонов, группер нашей бригады, сигнализация вякнула только один раз. Мы с ним пошли к порталу. Каково было моё удивление, когда в спрыгнувшем с БТР человеке я узнал Романова.
— Здравствуйте, товарищ старший майор. Помните меня?
— Да, товарищ Романов, я — ленинградец. И мы встречались. Но увидеть Вас здесь, на броне, я не ожидал.
— Не стоит удивляться, я — фронтовик и блокадник. — он протянул мне руку. — Есть необходимость переговорить лично с Вами.
— Сейчас прибудет особо важный груз, его надо передать и зафиксировать передачу. — я показал на фотоаппарат.
— У вас мало времени, я знаю, поэтому передайте аппарат старшему лейтенанту Антонову, он всё зафиксирует, и пройдёмте в БТР, там и переговорим.
Мы залезли в пустой БТР.
— Товарищ Романов, я включу магнитофон, у меня нет разрешения на встречу с Вами, поэтому мне требуется страховка.
— Включайте! — чуть подумав, сказал Григорий Васильевич. — Большого секрета здесь нет. Вы в курсе, что товарищ Брежнев находится в довольно тяжёлом состоянии. Мы обсудили с ним вопрос о том, что на ближайшем пленуме ЦК будет поставлен вопрос о переизбрании Генерального Секретаря. Леонид Ильич будет выставлять мою кандидатуру. Есть альтернативная кандидатура: Черненко. Он говорит, что лично знаком со Сталиным. Как Вы считаете, кого из нас поддержит товарищ Сталин.
— Насколько я в курсе, при рассмотрении этого вопроса там, единственной кандидатурой проходили Вы. Черненко Сталин знает, но его кандидатура не рассматривается им как альтернатива Вам. В основном из‑за возраста. Кроме того, товарищ Сталин недавно говорил о том, что партработники, почему‑то менее активно и охотно помогают нам, чем военные. Он готовит политические предложения по коренному изменению ситуации в стране. Именно поэтому и пошла эта партия оплаты. Там золото, платина, необработанные алмазы. Пойдёмте встречать груз, Григорий Васильевич.
Так как он мгновенно согласился, я понял, что это был единственный вопрос, ради которого он прилетал. Остальные вопросы под магнитофон он не задаст.
Успел переброситься несколькими словами с Антоновым. Здесь осталась только вторая рота. Работы много, зашевелились американцы и басмачи. Несколько раз пытались пролететь разведчики из Пакистана и Китая. Идёт усиление ПВО района. Большое начальство об этом, пока, молчит. Установили батарею С-200, теперь противник наблюдает за районом только издалека. Пока потерь не было.
По возвращению доложил Сталину обо всём. Он доволен, это слышно по голосу. А я вылетел в Красный Кут помогать устанавливать оборудование. Там встретился с отцом. Он скоро выпускается. Обучение, по–прежнему, 6–тимесячное. У него налёт всего 15 часов. Их группу задержали на полтора месяца, переучивают на 'Кинг–Кобру'. Ругается! Его на фронт не пускают. Обещали послать служить на Дальний Восток.
— Всё из‑за тебя! Все люди, как люди, летят на фронт, а я по тылам!
В жизни не простит мне этого.
— Я схожу к начальнику училища и выясню, если запрет можно снять, я его сниму, если нет, то ничего невозможно сделать. Это не я запретил, а кто‑то другой, и выше меня по должности. Скорее всего, Берия. Меня тоже на фронт не пускают. И даже, когда лечу по тылам, всегда сопровождают истребители. Максимум, чего могу добиться, это перевести тебя в группу сопровождения.
— Нет, поговори, что бы в Архангельск отправили! В ПВО. Вроде бы, одну группу отправляют туда.
Я пошёл к начальнику училища подполковнику Рева. Тот развёл руками.
— Он где‑то сумел схлопотать такой режим секретности, что фронт ему заказан.
— Я знаю, но, товарищ полковник, раз нельзя на фронт, может быть, в ПВО Архангельска направить? Воевали мы вместе, на Кавказе.
— Ну, товарищ старший майор, если Вы лично просите… Я возражать не стану. Где он?
— Возле штаба стоит.
Рева выглянул в открытое окно:
— Сержант, зайди!… Книжку давай! 15 часов? В учебный полк направить не могу. Для ПВО ты жидковат, но, раз за тебя генералы просят, то так и быть, держи направление.
— Спасибо, товарищ подполковник.
— Иди! — он развернулся и вышел.
Три инструктора из Красного Кута сейчас в Чкаловском учатся летать на МиГах. Сюда идут двадцать L-29. Мы монтируем тренажёрный класс и рефколонну для топлива. Я, конечно, по воспоминаниям фронтовиков–лётчиков, знал, что с обучением херово. Но, никогда не думал, что настолько плохо. У отца ОБЩИЙ налёт 15 часов за 7.5 месяцев. Это включает всё: у-2, Як-7, Як-1, 'Кобру' и 'Кинг–Кобру'. В основном, они занимались перегрузкой боеприпасов на станции Красный Кут, переборкой картофеля, караульной службой и патрулированием по городочку, размером с гулькин нос. До 15 патрулей на посёлок в глубоком тылу, населением в 25.000 человек. Самолёты, в основном, изучали 'пешим по–самолётному'. Гудели, изображая работу двигателя. Отцу ещё повезло, большая часть училища 'заканчивает полный курс': 'учится' с 41–го года с примерно таким же налётом. Топливо долгое время не давали, несколько раз бросали клич: 'Кто желает пойти в пехоту?' И… уходили. Во–первых, голодно, норма тыловая, а лётную норму выдают только в 'лётный день'. Отец говорит, что потерял 5 кило, а он после Ленинградского фронта. На вид — просто доходяга. Его собьют в первый же день, просто потому, что ручку на себя вытянуть не сможет, и сознание потеряет в малейшей перегрузке. Но сейчас перестали посылать непосредственно в полки. Вначале отправляют в учебные. Там откармливают, доучивают, добавляя 20 часов за месяц. Всё: сталинский сокол. Основная проблема: нет топлива и техники. На матчасть смотреть страшно: заюзанные до последнего У-2, на которых ещё Чкалов учился, такие же Як-7, состоящие из сплошных заплаток. Про отсутствие радиосвязи я просто молчу. Вот в таком виде я застал 'лучшее летное училище Советского Союза'. Бывший начальник, с огромным трудом, получил дивизию в конце февраля, сдал училище подполковнику Рева, Самуилу Моисеевичу, и умотал на фронт. Поэтому Рева был очень обрадован тем обстоятельством, что теперь училище сможет производить топливо само.
