Лойка их увидела, помахала рукой. «Неужели не чувствует? Что это она?! А-а, это она танцует от радости: наверное, как всегда, напевает себе под нос и танцует. Она совсем не умеет — просто перебирает ногами, поворачивается, поднимает и опускает руки. Она такая непривычно-смешная в штанишках до щиколоток и в рубашке с длинными рукавами. Интересно, где это местные достали почти новую одежду для нее? И подстригли ее так, что издалека кажется, будто на голове у нее просто короткая стрижка под мальчика. Ее готовили долго и тщательно, ведь она должна понравиться ангелам из Царства Небесного!»
А Чебик сидит на земле, и его почти не видно. Наверное, он прощается с любимой рогаткой — ему сказали, что взять ее с собой нельзя, и он обещал подарить свое оружие Николаю. Вместе с запасом гаек…
Интересно, у них есть шансы? От вертолета до них метров сто, а дальше, совсем близко, развалины поселка. Даже если там и нет мин, среди холмиков кирпичной трухи и остатков гнилых бревен не спрятаться. Впрочем, они, наверное, могут спрятаться где угодно, но это же не укрытия — тут все простреливается насквозь. Проклятый старик: явно намекал, что их будут страховать, но ничего не объяснил. Хотя что тут объяснять? Они самым натуральным образом попали в засаду. Можно, конечно, обозначить ситуацию как-то по-другому, но у него, Николая, есть только два варианта действий: подчиниться и привести детей к вертолету или подать сигнал об опасности. Тогда его убьют. И детей, наверное, тоже… Но в руки комфашей они попасть не должны. Не должны. Это значит, что его жизнь кончилась. И довольно об этом».
Они шли медленно. Когда Николай спотыкался, Майор что-то шипел сзади. «Пусть шипит, сволочь! — вяло ворочались мысли. — Меня, может, ноги не держат!» Все ближе и ближе… Осталось полсотни метров… «Лойка, ну посмотри же на меня! — взмолился Николай. — Посмотри, почувствуй, насторожись! Ну!!» Нет, девочка танцевала — прощалась с любимым лесом вдали.
«Как и когда? Крикнуть? Махнуть рукой? Где? А… вон там! Метров через десять бугорок, и они окажутся как раз на одной линии огня с детьми. Это лучше или хуже? За спиной Майор — не будут же они стрелять в своего! Или будут? А что кричать? Да ничего — просто вопль на выдохе, как воины Речного племени. Все-все, вот сейчас, вот…»
— ЙЁХ-Х!!! — поворачиваясь назад, Николай махнул рукой, надеясь попасть кулаком в голову своему спутнику. Только противник оказался на полшага дальше и, наверное, дрался значительно лучше. Боли не было, только ослепительная вспышка в глазах и грохот. Грохочет в голове или в окружающем мире, Николай понять уже не смог.
Очнулся он в какой-то яме и сначала все никак не мог сфокусировать зрение и понять, что происходит в нем самом, а что снаружи. Потом понял и захотел опять потерять сознание. Но не смог. Затылок дико болел, а челюсть онемела. Прямо перед ним находилось лицо мертвого человека с открытым беззубым ртом и дыркой во лбу, а вокруг шел бой.
Совсем близко что-то рвануло, посыпалась земля. Потом сверху на Николая свалился человек в каких-то вонючих лохмотьях. Человек что-то сказал или крикнул и отполз в сторону, больно пихнув его в грудь босой ногой.
Николай встал на четвереньки и осмотрелся. Точнее, хотел осмотреться, потому что почти сразу получил горсть песка в лицо и сообразил, что это рядом воткнулась пуля. Кое-что он все-таки увидел: далеко слева горят обломки вертолета, со стороны дороги бегут и падают фигурки солдат, а один из грузовиков горит. Сам он находится в торце какой-то канавы или траншеи, которая как-то возникла среди старых развалин поселка.
Николай попытался понять, кто откуда стреляет и где могут быть дети. Палят в основном отсюда, с бугра: эти, значит, отстреливаются, а те атакуют в лоб, по-советски. Он, кстати, мог бы и догадаться: руины, развалины… Да туземцы здесь, небось, десятилетиями окапывались и маскировались, они и на ровном месте исчезать умеют, а уж тут… Но оружие?! Он еще ни разу ни у кого здесь не видел огнестрельного оружия, и вдруг целая канонада! И рядом с покойником валяется автомат: АК — один в один! Значит, не только поэты «пронзают» миры и века. Попробовать?
Он отряхнул песок и землю, потянул затвор… Все работает. А еще магазины есть?
На этом, собственно, его просветление и кончилось. Опять рвануло где-то рядом, и он чуть не потерял сознание. Потом посыпалась земля, камни, обломки бревен. Следом возникли какие-то люди в лохмотьях и с оружием. Его заставили вылезти из ямы и ползти вниз по склону. Потом они бежали, пригнувшись, по неглубоким оврагам и промоинам. Люди вокруг него куда-то стреляли, что-то кричали, падали. Наверное, это была группа, которой поручено вывести из боя его, Николая, — во всяком случае, его упорно гнали и гнали вперед. На какой-то развилке они наткнулись на нескольких солдат — Николай с отвратительной ясностью разглядел молодые полубезумные от страха лица. Те и эти начали стрелять одновременно, не прячась — как в кино. Кажется, Николай тоже стрелял… Его сбили с ног, ткнули лицом в песок и камни. Впереди рвануло, еще раз, и они опять побежали…
Потом вокруг был лес, а стреляли уже далеко. Кто-то был рядом, и Николай что-то спрашивал, ему что-то отвечали, он опять спрашивал… Он уяснил только, что дети живы, и на этом отключился. Нет, не потерял сознания — просто ему отказала оперативная память. Она сохранила только куски бесконечного движения по лесу — то шагом, то бегом, и автомата в руках уже не было…
Николай закончил рассказ с чувством неизбывной вины — чтобы он жил, умерли многие:
— Вот так оно все и было. Разговор я пересказал почти дословно. На последний вопрос он не ответил, но взгляд, движение… В общем, ощущение такое, что вот прямо сейчас и пристрелят.
Старик долго молчал, а Николай слушал журчание воды и пытался понять, как этот человек умудрился еще больше постареть за несколько дней: куда же дальше?
— Так ты думаешь, что угадал? Насчет оружия?
— Даже не знаю. Мне самому эта мысль пришла в самый последний момент.
— Как это может выглядеть? Почему ты так думаешь?
— Ну Валентин Сергеевич, вы же меня тут держите в неведении, и я могу только по аналогии… Вот у нас в период гласности мелькнула информация о том, как в давние времена некий полк на учениях отрабатывал действия в зоне радиоактивного поражения. Наступал, значит, в направлении эпицентра взрыва. Настоящего взрыва. Нас-то учили много позже, но мы, помнится, все удивлялись: откуда известно, после какой дозы солдат теряет боеспособность? Не на кроликах же проверяли… А с генетикой — это уж чисто мои фантазии. Точнее — экстраполяции. О том, что такое оружие возможно в принципе, известно давно. А тут мне вспомнилась какая-то статья — я ее, кажется, даже до конца не дочитал. Что-то там говорилось о веществах, микродозы которых способны раскрепощать скрытую или подавленную изменчивость. То есть сами они гены не калечат, но выпускают на волю все их дефекты, что ли… В общем, если популяция изолированная, то через пару поколений воевать будет некому.
