— Не бойся, — глупо пробормотал я.
В следующий миг она висела у меня на шее, я сжимал её такую тонкую талию и мы целовались. Не понимаю, как такое со мной случилось. Я стискивал Жани, словно она вырывалась. Её руки, царапая браслетами, с такой же дурной силой сцепились у меня на шее, словно девчонка жаждала меня удушить. Возможно, так и было. Но её губы пьянили. Она дрожала, выпивая меня как сдуревшая ланон-ши. От её платья пахло нутом, но в дыхании был лишь горький привкус эстрагона.
Шесть раз я попадал под удары магии, но, клянусь, никогда я не чувствовал себя столь одуревшим. Я кусал пухлые губы, рука Жани, нырнув вниз, сладостно терзала меня самого. Она ласкала меня сильно, с изощренностью опытной шлюхи и со страстью, вовсе не подобающей вечно пьяной затраханой девке.
Лицо Жани исказилось:
— Пусти. Пусти!!!
Она была упруга и сильна, как темноголовый болотный аспид Желтого берега. Упала на колени. Словно по волшебству мои штаны оказались развязаны. Я едва подавил невольный вопль. О, боги! Жани удерживала меня обеими руками, обхватив за ягодицы. Ласкал лишь её рот, но будь я проклят, — я был готов орать от счастья как мальчишка. Мне не довелось развлекаться ни с ланон-ши, ни с паириками, но если судить по россказням, красавицы-даркши нежат свои избранные жертвы куда целомудреннее.
Луна и её Темная Сестра смотрели на нас, море шепталось внизу, удивляясь нашему внезапному безумию. Я что-то беззвучно говорил небу и звездам, проклиная и упрашивая. Кажется, в последний миг я сжал голову девочки безжалостно и жестоко…
— О, боги, какой же ты горячий, — она вытерла размазанный, кажущийся черным рот, запястье её вздрагивало. — Теперь проваливай…
Я подхватил её за локти, поднял, развернув спиной к себе. Сказать мне было нечего, просто хотелось сделать ей так же хорошо, как девчонка сделала мне. Первый раз в жизни промелькнуло сожаление: мои тысячу раз изрезанные, обожженные и изодранные канатами ладони могли бы быть и понежнее. Шелковый подол платья послушно пополз вверх. Я тронул ладонью беззащитное тело, сжал уверенно и осторожно. Жани и не подумала изображать жеманную невинность, — обмякла, блаженно расслабилась. Наверное, мои заскорузлые лапы еще были способны кого-то нежить. Жани втянула воздух сквозь зубы, потом начала безмолвно задыхаться. Я терся лицом о её волосы, двумя руками играл, дразнил, ласкал, — сильно и просто, не как благородную леди, не как безмозглую шлюху, — как равную. Мы оба были кончеными мертвецами, давно умершими, давно приговоренные к неизбежной последней боли. Но мне было все равно. Видят боги, я никогда не держал в объятьях равную. Пусть хоть сейчас…
Жани прижалась ко мне сильнее. Как равная, она желала и требовала, её стан прогибался всё сильнее. Раздери меня хобий, если бы я отказал…
Резкие, нетерпеливые движенья мертвецов, которым нечего стыдиться. Я удерживал ее за пояс, массивный от серебряных звеньев. Жани взмахивала головой, хлеща меня волосами. Застыли на небе Луна и Темная Сестра, лишь раскачивались между колонн непристойные тени.
Ничего более приятного и опьяняющего я в жизни не испытывал.
В самом конце она забилась, пытаясь вырваться. Я понял, отпустил на миг. Она повернулась, повисла на мне, широко разведя ноги, одновременно легкая и восхитительно тяжелая. Я прижал ее древней кладке, и попытался раздавить сокрушительными толчками. Поцелуй опалил мои губы, Жани кусала, одновременно выдыхая мне в рот вопли наслаждения. Я захрипел в ответ…
Я осторожно поставил ее на землю. Вяло оправляя подол, она прошептала:
— Лучше бы я сейчас и сдохла.
Я думал то же самое, но прошептал:
— Не бойся. Возможно, в смерти тоже своё удовольствие.
— Да я не боюсь, — Жани глянула наверх, на древнюю колонну, и тихо засмеялась: — Если бы нам на башку свалились те каменюки, было бы просто замечательно. Вот бы Он обозлился…
— Да, воскрешать Он не умеет. Жани, тебе…
— Ухожу-ухожу, мой лорд, — она скользнула в темноту за колонну и, уже невидимая, добавила: — Пусть боги меня накажут, но теперь я знаю, что вспомнить перед крайней болью.
— Дурочка, — прошептал я прибою, возобновившему свой бесконечный бег внизу.
Ни море, ни девка моего короля, не услышали.
* * *
Не видеть, не встречаться, не говорить. Я проснулся до рассвета с твердой решимостью всё забыть. Король все равно учует, — измену он ощущает острым нюхом того пятнистого хищника, что живет в разрушающемся теле вместе с былым королем Эшенбой. Я предал того, кому поклялся служить. Остается завершить дела и встретить конец, как мужчине.
Жани тоже не показывалась, — наверняка, раскаивалась в ночном безумном порыве. Или не раскаивалась, а просто тряслась от страха. Девкам проще, — их не мучает невыполненный долг, их терзает нормальный и понятный страх.
Колдун пребывал в совершеннейшем изнеможении, но не спал. Я снял с его щиколотки замок и помог ему выбраться из подвала. Эмруозос, ежась от предутреннего холодка, принялся разглядывать звезды в дальнозоркую трубу, унаследованную от покойного Бороды, и карябать что-то на листе бумаги. Свои длинные волосы колдун убрал в хвост, да и вообще, хлопочущий вокруг своего драгоценного чертежа, трубы и линеек, деловито поджимающий губы, он здорово походил на кухарку, по чьей-то прихоти наряженную в дорогой, отделанный собольим мехом мужской вамс.
Я сидел на камне и непонятно зачем разглядывал задницу придворного колдуна. Нет, лично меня такие соблазны абсолютно не трогали. Видывал я формы поприятнее.
Аванк меня возьми, — нужно было думать только о службе. Так ясно вспомнились округлости Жани, плотно прижатые к моим бедрам, что накатило невыносимо… Боги свидетели, — более подходящей девчонки я не встречал. Злая, страстная, бесстыжая и жаркая. Неведомый искуситель сотворил её, как ножны к кинжалу.
— Не понимаю, — озабоченно пробормотал Эмруозос, пялясь в трубу на блекнущие звезды. — Что-то не так. Львица вкупе с Клювом вроде бы сдвинулись. Неужели вечером я ошибся? Весь луч между Львицей и Южной стрелой придется исправить…
— Исправь, — посоветовал я. — Время еще есть. Когда мы прибудем к королю, у тебя останется короткий миг, чтобы помолиться.
— Еще до обеда исправлю, — бодро пообещал колдун, перебирая цепи на шее. — Кстати, недурно было бы перекусить.
— Проснутся бабы, прикажу тебе что-нибудь принести.
— Благодарю, — Эмруозос присел на камень и глянул на меня сквозь чуть потекшие ресницы. — Дорогой лорд Либен, могу я вам э-э, кое-что предложить?
— Не можешь. Не возбуждаешь, — буркнул я. — Я только баб конопачу.
