— Иншалла!
— И скажу я вам, братья, что немалое число из вас, и ваших воинов примут шахадат,[48] не увидел торжества Халифата над всей земле. Смертен и я, и я также могу принять шахаду, если на то будет воля Всевышнего, Милостивого. Знайте же, братья, что вам — великая награда, ведь сказано: Никоим образом не считай мертвыми тех, которые были убиты на пути Аллаха. Нет, они живы и получают удел у своего Господа, радуясь тому, что Аллах даровал им по Своей милости, и ликуя от того, что их последователи, которые еще не присоединились к ним, не познают страха и не будут опечалены. Они радуются милости Аллаха и щедрости и тому, что Аллах не теряет награды верующих.[49] Иншалла, вы, как и все погибшие до вас на пути Джихада братья будете вкушать Райскую пищу в зобу у Райских птиц, наслаждаясь общением, друг с другом. Все шахиды — живые перед Аллахом и получают удел у своего Господа вместе с пророками, правдивыми мужами, павшими мучениками и праведниками, которых облагодетельствовал Аллах. Как же прекрасны эти спутники!
Аллах с нами, братья — вознесем же к нему ду'а, за нашу победу и за скорое освобождение всех правоверных от гнета их мучителей. Я чувствую запах Джанната отовсюду! О Всевидящий, Милостивый Аллах! Даруй муджахидам одно из двух лучших: Победу или Шахаду! О Аллах! Даруй победу Муджахидам на Аравийском Полуострове, в Междуречье, в Афганистане, в Индии, в Туркестане, в Африке и во всем мире! О Аллах! Повергни в унижение сионистов, крестоносцев и муртадов, разбей их планы, разрушь единство между ними, и повергни в прах их армии! Аллаху Акбар!
С последними словами ослепительно полыхнуло — это была вспышка подобная магнию в старинном фотоаппарате, только намного сильнее. И воины Аллаха бросились навзничь, а Джума Намангани, самый опытный из всех успел выхватить пистолет, потому что подумал, что это — светошумовая, заполненная магнием граната. Ее бросают в помещение, чтобы ослепить и ошеломить всех там находящихся — а потом начинается штурм. Но штурма не было — не вылетела в клубах дыма дверь, не ворвались в комнату люди с короткоствольными автоматами, крича «Лежать!», «На пол!» — ничего этого не случилось. Просто их ослепило — а когда воины Джихада проморгались, то увидели, что Махди нет среди них, а перед каждым из них — лежат штабелем плоские плитки- «шоколадки», тускло мерцающие загадочным, золотистыми сиянием. Махди почему то предпочитал жертвовать на джихад именно так, золотом.
20 июня 2002 года
Варшава, Набережная
Здание штаба Виленского военного округа
К этому дню граф понял, что больше так не может. Правы те, кто говорят, что все женщины — ведьмы, ох правы…
Целый день молодой граф Комаровский носился по штабу, по городу с поручениями своего отца, в штабе Варшавского военного округа, находившегося на той стороне Вислы, его уже знали в лицо и пропускали без пропуска. Рабочий день по восемь часов с перерывом на обед был не для него — хоть отец и устроил его на вольнонаемную должность, про то, что это работа, а не служба он и слышать не хотел. Служишь — служи. Так что день, когда он освобождался в восемнадцать ноль-ноль, был праздником.
Потом Елена тащила его в один из ночных клубов Варшавы — пан Ежи и не подозревал, что их так много. За короткое время они побывали в Коте, снова в Летающей тарелке, в Клетке, в Радуге (в Радуге он пробыл пару минут и выскочил оттуда как ошпаренный, потому, что понял что это за место, а эта чертовка довольно смеялась) — в общем везде. Потом когда часы на замках били полночь, а то и позже они ехали к Елене в Мокотув. Утром — на работу… Он похудел, осунулся, приобрел какой-то нездоровый румянец на лице и выглядел как загнанная лошадь. А чувствовал себя — еще хуже.
С утра отец вопреки обыкновению не вызвал его к себе. У него не было постоянного кабинета в министерстве и он обитал в одном из пустых, хозяин которого в данный момент учился в академии. Стол, стул, возможность подключить ноутбук — что еще надо. К нему мало кто заходил — обычно он приходил к людям сам, и чаще всего с дурными вестями. Отец как всегда — был скуп на похвалу и щедр на наказания.
Сейчас телефон не звонил — обычно он разрывался как проклятый — и граф Ежи позволил себе немного соснуть, прямо на стуле. Он знал кое-кого из лейб-гвардии, шестьдесят шестой, где служил сам цесаревич, знал, как десантники могут засыпать в любое время и в любом месте, как только представится такая возможность — но никогда не думал, что и сам будет спать точно так же урывками. Однако — пришлось, он закрыл глаза — и провалился в черную, бездонную пропасть сна, сна без сновидений. И сколько он так проспал — он не знал. А когда открыл глаза — увидел, что на стуле напротив него сидит отец…
— Солдат спит, служба идет…
— Прости… — граф лихорадочно протер глаза, пытаясь придать себе хоть немного делового вида — вымотался совсем.
— Вижу…
Вопреки обыкновению, отец не ругался, не устраивал разнос. Он…
Прятал глаза???!
— Жду приказаний.
Отец промолчал, и граф Ежи понял, что произошло что-то серьезное. Ледяная рука схватила сердце и сжала его — неужели Елена?
— Что произошло?
— Произошло… — отец помолчал — я примечаю, дама сердца у тебя появилась…
Елена…
— Что с ней?! Что?! Говори! Она — что?!
— Не кричи. Лучше ты мне скажи — что с ней?
— Что она сделала?!
Отец покачал головой, затем полез в карман. И выбросил на пыльный (граф Ежи никак не мог собраться и протереть) стол несколько пакетиков. Маленьких, полиэтиленовых пакетиков, полных белого порошка…
— Что? Что это такое?
— Это я хочу спросить, что это такое? — голос отца внезапно построжал — ответь мне, Ежи, что это такое?!
— Где ты это взял?
— Неважно. Ты возил ее в имение?
— И что?!
— Это привез мне Бронислав. Ты помнишь Бронислава?
— Помню. Но откуда он это…
— Оттуда. Ты был пьян и она тоже. Бронислав нашел это на полу, вместе со всем остальным из ее сумочки. Ни ты ни она не замечали ничего и разбросали вещи по дому.
— Он рылся в наших вещах?! Как он…
— Молчать!!! Бронислав служит нам, как и служил его отец! Он нам почти как член семьи! Он долго думал, прежде чем отдать это мне! Но решился — потому что он первым подсадил тебя на лошадь, он, не я — я тогда лежал в госпитале! И он не хочет, чтобы с тобой случилось дурное! Скажи — это твое? Тебе это нужно?
— Ты же знаешь, что нет. Это позор.
— Значит, это нужно ей — безжалостно припечатал отец.
Граф Ежи откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Безумный шабаш видений перед глазами — вот она направляет машину в лоб несущемуся навстречу грузовику, вот она смеется ни с того ни с сего. Вот ее перепады настроения, приводящие его в неописуемое бешенство — то она ластится как кошка, то ощетинивается…