— Ты прав. В чем-то, — начал он. — Я что-то вроде колдуна.
Тюржи напрягся, и на сцене снова появился кинжал.
— Но я не такой колдун, как обычно, — с трудом подбирая слова, продолжил Сайлас. — Я был учеником у колдуна, но однажды в его дом ударила молния. Это было наказание Божье. Моего наставника убило на месте, а я сильно обгорел. Но когда вокруг бушевало пламя, я услышал голос ангела: «Если ты встанешь на путь истины и вернешься в лоно святой церкви, то сможешь творить невероятное и исцелять людей». Я внял этому голосу и с тех пор стал чем-то вроде белого колдуна. Я не творю зла. Ты же сам видел, я исцелил ту девочку…
Сайлас говорил и сам внимательно прислушивался к своим словам. Достоверно ли все это звучит, или сейчас Тюржи отбросит свои страхи и прирежет его как свинью? На лице последнего явственно читалось недоверие. Тогда Сайлас решился на последнее средство.
— Смотри, — сказал он, проделывая манипуляции с «жестянкой».
На экране возникло изображение цветущего луга, послышалось пение птиц, воздух в комнате наполнился ароматами цветов. Неожиданно луг устремился им навстречу, возникло ощущение полета… Кинжал выпал из рук пораженного Тюржи.
— Что это? — шептал он. — Как ты это делаешь?
— Это одно из небольших чудес, которые мне позволено совершать, — осторожно ответил лорд, поднимая кинжал и убирая его подальше в сторону.
Экран погас. Но в воздухе еще долго стоял аромат трав. Тюржи медленно обошел кресло и обессилено опустился в него.
— Я ничего не понимаю. Ты, больной ребенок… Теперь это…
— Тебе не нужно ничего понимать, — устало сказал Бонсайт. — Ты должен просто довериться мне. На город надвигается страшное бедствие. Чума не пощадит никого. В Авиньоне умерло почти все население. Римский папа заперся у себя, целыми днями жжет огонь и никого к себе не допускает. Он освятил воды Роны, и теперь трупы сбрасывают прямо в реку. Поверь мне, это только ускоряет распространение болезни. Париж ждет то же самое. Ты должен уехать отсюда, пока не поздно, или тебя ждет такая же участь. Ты должен собраться немедленно! Утром мы покинем город.
Робер сидел в угрюмом молчании, освещаемый бликами огня. Он как-то осунулся и постарел.
— А что будет с остальными? Почему я должен спастись, а тысячи других должны умереть в муках?
— Ты избранный, — попытался завуалировать свои намерения Сайлас. — Тебе уготована другая участь, ты предназначен еще кое-что совершить в этой жизни.
— Я пойду спать, — неожиданно сказал Тюржи, поднимаясь с кресла и направляясь в спальню.
Опешив, приготовившийся к длительным спорам лорд смотрел ему в след. Потом он пожал плечами и тоже устроился на ночлег на своем жестком ложе.
Утром он проснулся с тяжелой головой, во рту пересохло, все тело болело. С трудом поднявшись, Сайлас сделал несколько энергичных упражнений и подошел к окну. За ним расцветал день. В квартире стояла подозрительная тишина, и он неожиданно насторожился. Бросившись в спальню Тюржи, он несколько секунд в отупении стоял, смотря на пустую постель.
— Черт бы тебя побрал! — в сердцах выругался он.
Кое-как натянув на себя одежду, Сайлас выскочил на улицу. Оглядев оба конца улицы, он не увидел никого, похожего на беглеца. «Что он задумал? — лихорадочно соображал лорд. — Пойти к попам? Подать жалобу на скрывающегося у него дома колдуна? Мог? Конечно, мог. У этих людей в голове полная каша из мистики и религии. Или решил напиться от переизбытка информации? А может, решил уйти из города, не связываясь с таким подозрительным типом, как я? И где его теперь искать?»
Для начала он решил заглянуть на рыночную площадь и в любимую Тюржи харчевню «Трюмильер». Может, он решил пообщаться на тему происшедшего с кем-нибудь из приятелей? Чуть ли не бегом Сайлас направился к харчевне, на ходу пристально всматриваясь в прохожих. В глубине души он не исключал возможности, что Робер каким-то образом все-таки оказался в руках, а точнее, в щупальцах Эллины. Он не знал, что он хочет увидеть, если они им уже завладели, но надежда, как известно… «Трюмильер» была закрыта, и, как Бонсайт ни стучал, на стук никто не вышел. Ему показалось, что и на улицах стало меньше людей. Хотя, может быть, это было только игрой его воображения. Он бродил по улицам до вечера. За это время он видел несколько явно больных людей, которые еще и сами не осознавали, что больны. Эпидемия набирала силу. На рынке шептались, что в каком-то монастыре недалеко от столицы за одну только ночь умерли все монахи — 700 человек. В воздухе помимо заразы витал нарастающий страх. Не найдя Тюржи, под вечер Сайлас решил вернуться на его квартиру, передохнуть, а с утра начать поиски по новой.
Когда он вошел в квартиру, то сразу почувствовал чье-то присутствие. Было очень жарко натоплено, и в воздухе витал аромат жаркого. Сам хозяин сидел в кресле у камина и поджаривал над огнем кусок мяса. Он посмотрел на вошедшего и молча опять повернулся к огню. Сайлас снял плащ и сел в кресло напротив Тюржи. Тот все так же молча подвинул к нему тарелку с жареным мясом и белый хлеб. Бонсайт налил себе вина и принялся за еду. Так они молчали, пока Сайлас не пообедал.
— Я был в городе, — наконец сказал Робер, глядя на обугливающийся кусок мяса. — Я ходил в пригороды. Там уже умирают.
Сайлас встал и осторожно забрал из его рук шпажку с горелым куском, после чего уселся обратно на свое место и стал ждать продолжения.
— Я не знаю, кто ты и что тебе нужно, но ты смог вылечить ту девочку… Может, ты сможешь вылечить и остальных?
— К сожалению, мои возможности ограничены, — невольно отводя глаза, сказал Бонсайт. — Я могу лечить только иногда. Поэтому…
Он развел руками. Тюржи помрачнел еще больше.
— Ты должен подумать о себе. Ты должен уехать из Парижа, — вернулся к теме Сайлас, но Тюржи как будто его не слышал. Он о чем-то напряженно думал.
— А остальные? — наконец спросил он. — Что будет с остальными?
— Большинство погибнет. Это неизбежно. Не могут же все уехать из города. Тогда болезнь последует за ними. Лекарства от чумы у вас нет. Так что случится то, что должно случиться, — резко ответил лорд. — Но ты можешь спастись. Я говорю: перед тобой большое будущее и большие задачи.
Но Робер опять будто не слышал его.
— Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать. Я видел умирающих детей, женщин. Одна девушка совсем больная, полубезумная, бросалась к прохожим, пыталась хватать их за руки, за одежду, но они шарахались от нее, отталкивали… Одна тетка толкнула ее прямо в грязь, и девушка так и осталась там лежать, видимо, обессилев. А люди обходили ее, стараясь не смотреть в ее сторону. Я должен что-то сделать, я не могу просто сбежать и оставить мой город гибнуть, какой бы он ни был. Это мой город, и я люблю его. Я остаюсь.
