— Конечно, представляю.
— Ну, и куда же ты поплывешь, сумасшедший человек?
— Вот этого не знаю… Но здесь мне тяжело и страшно. Мы опять стали Избранными; нашим именем правят, присваивают себе стада и поля, рубят головы непокорным. Извини меня, — я не могу сидеть здесь до самой смерти, считать оставшиеся спички и куски мыла и принимать дань от племен…
— А чего же ты хочешь. Вирайя? Ты знаешь, я сам всегда был за равенство, за человечность, но… Мы пока что самые образованные, самые сознательные люди на Земле. Значит, именно мы дадим «коротконосым» понятия о законах, о дисциплине. Чтобы они больше не убивали друг друга, не угоняли скот и женщин, вместе вспахивали поле. При их вопиющей дикости, которой хватит еще на тысячелетия, — что иное, кроме религиозных запретов и крепкой власти, заставит их работать для общества?
— Но ведь так рассуждает и Черный Орден, Эанна! Конечно, гораздо легче управлять, когда тебя чтут, как божество, а твоих ближайших помощников наделяют правами царей…
— А почему бы и нет, если божество старается творить только добро, если оно учит царей справедливости? Орден стремился сосредоточить всю власть знания в своих руках — мы же будем делиться всем, что знаем сами, и поможем племенам устроить самоуправление…
— Неубедительно, Эанна. Поначалу они станут выбирать правителями тех, кто угоден нам. А после нашей смерти власть захватят самые сильные и жестокие, и объявят свои кровавые прихоти волей богов, ушедших на небо, и будут приносить человеческие жертвы перед алтарем… твоим алтарем, бог Эанна! Ты не воспитаешь народ, а приучишь к слепому повиновению; твои помощники научатся безнаказанным расправам. Стоит убрать твою личную, собственную справедливость, и останется тирания. Новый Орден, ранги посвящения…
— Ты очень повзрослел, друг мой.
— Возможно. Но первые слова правды, которые заставили меня задуматься, я услышал от тебя. В твоем столичном доме. Когда ты защищал человеческое достоинство раба.
— Я и сейчас его защищаю. Каждый будет находиться под охраной закона. Вместо рабовладельцев и рабов — отцы и дети!
— Отцы с топором и плахой… У твоих «детей» появятся рабы, Эанна. Они начнут покорять другие народы. Когда-нибудь они додумаются и до Сестры Смерти. И, может быть, истребят все живое на Земле…
— А можно узнать, — что собираешься сделать ты, Вирайя?! — как некогда в своем салоне на горе Висячих Садов, загорелся, стал повышать голос Эанна. — Приплыть когда-нибудь в другую страну, найти некое первозданно-наивное племя и сделать его людей совершенными? Чтобы они не знали ни власти, ни собственности, ни преступлений, порождаемых ею? Чтобы ими руководили только любовь и совесть, и не знаю, что еще?! Ну да, они затвердят, как молитву, твои благородные фразы и будут делать все так, как нравится белому богу из-за моря, и напишут священные книги для потомков. А позже? Как ты сказал мне, после твоей смерти? Через сто лет, через пятьсот? Разве сильным той страны не захочется иметь побольше стад, и хлеба, и слуг, чтобы удовлетворить капризы плоти, жить на зависть соседям? Разве они не начнут воевать и не станут казнить непокорных; не будут досыта кормить умных рабов, чтобы те придумывали для них новые наслаждения и новое оружие? И возвышенный дух твоих законов будет растоптан, а буква — заучена наизусть; и лицемеры станут цитировать тебя, оправдывая любую свою гнусность!..
— Вероятно, ты прав, — после долгого отчужденного молчания сказал Вирайя. — Но хочется надеяться на лучшее. Может быть, не мне, так потомкам моим удается построить нечто, противоположное Меру. Убежище просвещения и свободы… Выходя оттуда, они сумеют противостоять злу, поддерживать человеческое в людях. Мы передадим лучшие наши мысли, заповеди любви — туда, в будущее, через тысячелетия. Поверь, Эанна, — люди не только себялюбивы и корыстны, они еще доверчивы и любознательны…
— Пожалуй, в этом с тобой можно согласиться, — набивая новую трубку имперским табаком пополам с местной душистой травою, кивнул Эанна. — Например, мои маленькие друзья жадно интересуются звездным небом, ходом светил. Я объяснил им, что первые признаки грядущей катастрофы появились на небе, и разрушитель вначале был маленькой движущейся звездой. Теперь они еженощно задирают головы и таращат глаза — чтобы не пропустить предвестие нового потопа. Я воспользовался этим и начал рассказывать им о созвездиях, о разнице между звездами и планетами… Они же соединяют новые знания о небе — со старыми, накопленными за много поколений. О, они достаточно наблюдательны, поверь мне! И вот, уже пытаются выцарапывать на глине какие-то календари, звездные карты. Мысль получила толчок, у их внуков будет неплохая астрономия…
— Вот видишь! — торжествующие воскликнул Вирайя. — Значит, не только хищный зверь живет в человеке. Если мы постараемся, у их внуков будут и достаточно человечные отношения!..
— А вот это менее вероятно. — Выпустив струю дыма, Эанна проследил, как разошлась она прозрачным облачком. — Привычные убеждения прочнее стали. Помнишь, как умирал твой пилот? Его мучило одно, только одно. Нет, не собственная судьба; он понимал, что обречен… Другое. Он держал меня за руку и лихорадочно твердил, чтобы мы с тобой «покаялись»… Он, повидавший гибель мира, обожженный и отравленный Сестрой Смерти, так ничему и не научился — и молил нас отправиться в Меру, припасть к стопам живого бога. Всемилостивый Круг простит, да… Такие вещи впитываются в плоть и кровь, передаются по наследству. На первых порах — лишь твердая рука умелого воспитателя…
— Ну, подумай, что ты говоришь! — добродушно рассмеялся Вирайя. — Принуждением, пусть и умелым, заставить раба перестать быть рабом?!
— Это странно лишь на первый взгляд, дружище. Без столкновения противоречий — нет развития… Наследственному рабу надо внушить для начала понимание ценности свободы. Внушить даже против его воли…
— А может быть, лучше все-таки действовать терпением и лаской?
Эанна безнадежно махнул рукой.
— Так мы с тобой могли бы спорить всю жизнь.
— Сто жизней подряд будут спорить об этом наши потомки…
— Пожалуй. И потому, вернемся к простым житейским вопросам… — Прямо глянув в глаза Вирайи, врач испытующе прищурился. — Ты, проповедник кротости и милосердия! Не считаешь ли ты безнравственным брать в свои скитания Аштор? Она не обладает ни твоей волей, ни твоими устоявшимися взглядами. Мне кажется, просто жестоко…
— Успокойся, — мягко прервал его архитектор. — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Да, я люблю ее и знаю, что она платит мне тем же, но… не воспользуюсь ее любовью. Моя теперешняя дорога слишком трудна. Может быть, тебе удастся полностью вылечить ее, вернуть былую красоту… — Эанна потупился; мелькнула в лице его смущенная, вороватая радость. Вирайя растроганно вздохнул. Не было ни злости, ни ревности. Как хорошо, что, невзирая на самые кошмарные испытания, живет сердце человеческое!
