Спровожать же Василича тягачистами выискалась вся деревенска активность – Стоян Кожедуб, дед Охрим, да ещё один парнишка из не очень-то маленьких: Мытря Потрип, кузня-потомственник, умелец кулаком подковы ковать. Так ехали тебе и приехали: показалась из-за деревов туланьюшка абрисом в неба край…
Чего и взять тут: велик разворот, знатна сколькимкая стать, да смешон расцветастый покров!.. Многие знали туланьюшку по характерному кряканью-кваканью во времена её бойкой ходьбы по лесам сквозною разведкою, а, вишь, тут и молчит всем каркасом наверх себе выпятилась – на тылу во весь состав рядком сушится зимним солнцем бригада разведчиков; не иная – “Туланья” почётная.
– Здравствуйте! – поздоровался им дед Охря Кудым седой бородой на потряс. – Это скуда же такие встряли тут аники-воины партизанскую кринку надбрать?!
– Привет тебе, дедушка! – на смех его отозвалась опытно скромницей одна из распустивших ножки из меха в рядку на случайный загар востро-туляночек. – Ты отчего босиком этим лесом потешным идёшь? Видишь, чай, как тут можно, оказывается, в небо жопою всесть?!
Сприветились-сладились, добрый мир навели и затеялись тягть всем скопом туланьюшку из промокшей разбоины. Туляки на пердячем пару у своей тарахтелки, тягачисты на трахторах, Иван Василич – лихой командир, ну а тулочки – смех над всем подымать и участвовать, если какая лямка заест.
Будь здоров дело в вечер пошло, вот и справились до темна! Только лишь показала Запала-звезда первый луч солнцу вслед, а туланьюшка уж стояла пыхтелкой на пригорке сухом, готовая в путь и по всей форме выставленная на оптимальный прицел. Утащившим же иё на тот бугорок предстояла у студёна ручья ночь вольготная…
* * *
Поперва, конечно, наладились так: девичью часть на опеку – пекти; мужичью в кусты – сучья в топливо раздобывать и лесную баньку ладить под носом-палубой у туланьюшки. Как завелась банька тёплым огарок-костром, так и у дев уж поспел каравай: напекли-исхитрились, души сермяжные, разных хруст-постромков, нарумянили сладко-сочных гляделок из непритронь-запасов сухих паёв, да повынули из заначенных неведомь-мест мокро-горячительный взвод…
Накупались, набрызгались уж в потёмках сквозь разлетающийся воздухом смех, да присели в кружок дружбы: отведывать-потчеваться, чем сложилось на нечаянный стол. Долго не столовались всё ж – был близка догонялка-непроворонь уже, а иго поступь, всем известно, легка и во всём лёгкости себе требует. Вот и погас костерок…
Полез тулец-водитель до туланьюшки внутрь, все притихли, да наосторожились в лунный блеск хитро-глаза́… И озарила туланьюшка всё окрест заливным развесёлым огнём! Ухватилась в шесток ровно дюжина рук на участие – кому быть охотником… Шести лишь и выпало в почёте ходить, к ним попали: Кожедуб, да дедка Охрим; Полевой – сноровистый туланьюшкин-командир, да Крутилов – водитель-машины, за которого Ольга Заря, блядь-компании, свою осеребрённую ручку клала; да тулянка Станина – правка-заводчица, да то ж Ирина Мартова – бортовой ласка-механик. Остальные же так, требуха: Исидор – снарядный-артист, Матрица – левка-заводчица, Одоленина – командир-руковод, да рассказанная Ольга Заря; Иван Василич с Мытрею Потрипом их промеж… Им теперь по кустам хорониться, да прятаться до прихода охоты могущественной и на ихний черёд!.. И прижухла та их череда, уши зайцами: ох и йих же теп..перь отъебут, дело знамое!!...
Когда разнёсся над просвещённым туланьюшкой лесом условный в тонкую свист с пригорка, не стало ждать пошехонье племя быстрого разрешения участи – прыснуло влёт по кустам-кушерям солому под ноги ломать в быстрый бег!..
– Чего тама? – высунулся из водительской дырки Крутилов-туляк на всякой готовности вмиг унырнуть в обратную, либо по лесу дать стрекача…
– Ты охочее племя, Иван, выходи! – обрадовал новостью его друг Полевой. – Зададим мокрой соли под сиделки им по темнолесью разбегавшие! Чего же, ребята, готовы вы?
– Есть готовность номер один! – откликнулись девки-охотницы из туляночек и согласились им полностью, покивав, нежновольцы Охрим, да Стоян.
И пошла промеж дела охота шустрить-шурудить кустовьё по сторонам – хто тут в заяцах спряталса?!! Замельтешили рефлект-отражатели на пониже спин у уходящих по лесу на глыбки беднохвостых бродяг…
~*~
– Держи, держи йиго! – страстно неслась, кушери оминая, Ирина Мартова, нацелясь на голый уж Станины стараньями поджарый Мытри Потрипа зад. – Уйдёт-ыть, Станинка, уйдёт, смех голожопый, в реку!!!
– Не уй-уй-уй… ниуй-й-йдёттт!!! – волновалась не зря Станина-заводчица: в промежлеске добытая ветвь бойко отсекала путь, кладясь у Потриповых пят, направляя ступни ему к пролаге древесчатой, штоб иму там удобно и встрясть… – Понаддай ёму в зад, Иришечка!..
Но не тот оказался Потрип Мытря, што записан был глупым на перепись! На самом краю у пролаги извернулся, да вспрыгнул на высь, на сказавшийся около юный дубок… Там и завис.
– Высок сокол… Ах! – раздасадованно и вскользкую цвиркнула сквозь губу ласка-механик Ирина Мартова. – А добудем ведь всё ж, а Станин?
– Сложновато придётся теперь… Вон как ввысь-то забег! – правка-заводчица вдумчиво почесала распалённую бегом пизду сквозь холстяцки штаны. – Лезь перва, Ириш, я поддержу…
И поддерживая когда за талию, когда за бабий прорез на штанах, когда прямо за ступотку босую, Станина попёрла доверху Ирину Мартову. Было думал Потрип, видя гонки за ним, переброситься на соседнюю дереву, да ветвями провис: ближним деревом оказалась еловая ветка в ста каких-то локтях… Взглянул Мытря Потрип, знатный кузнец-промолотчик, вниз, да и понял тогда уже, как надвигается в гости пиздец!.. Две швали красивые, в щёки надутые, мыхами потные и разгорячённые во весь азарт лицами добирались уже до игошних свисших на низ причиндал…
– Ох-ха!!! – торжествующий клик был себе не перепутаешь: ухватила Иришка Мартова знатнокузню всем ротом за хуй!..
– Соси, Ирша, соси! Оневесть иво там!! – не терпелось сударке иё, Станине-заводчице. – Крепшей, крепшей… и́во хлобысть!
И взялась за полунапрягший насос ласка-механик до лёгка отчаяния в зажмуренных крепко глазах… Почуял вмиг Потрипка-кузнец – долго больше не устоять!.. Присел чуть в колени, дрогнул раз, другой, трет… Распрямилась вся стать у красавицы в мягко-горячий рот… Задом потёр о кору у дубка… Засопел-задышал, ровно мех… Да и хлобыстнул вниз струёй со ствола во весь свой могучий опор…
– У..уфх! – отстранилась наскорую от иго мимолёта старалица-Ирица, отобравшая мужию честь на одном лишь каком-то дыхании…
