предприятие в три-четыре раза дороже его реальной стоимости – вполне возможно. Я не ставлю себе цель озолотиться на продаже пекарни, старик. Но и даром её конкурентам не отдам – пусть не мечтают».
Кусты вдоль нашего маршрута вздрагивали: при виде клифов местные кошки подобно белкам запрыгивали на стволы деревьев.
«Признаюсь честно, старый: деньги для меня сейчас не имеют большого значения, - сказал я. – Профессор Рогов подготовил приличную подушку безопасности. Я мог бы до скончания дней жить спокойно и безбедно в каком-нибудь медвежьем уголке царства – хоть в том же Персиле. Но этот мир мне интересен прежде всего магией, старик. Всю жизнь кастовать заклинания втайне ото всех, под угрозой сгореть на костре – такое себе удовольствие. Это словно уметь печь хлеб, но вместо ароматного каравая жевать муку и запивать её речной водой – глупость».
Старался говорить уверенно – не раз в прошлой жизни отрабатывал подобный тон на подчинённых.
«Потому я был бы рад просто вернуть потраченные на покупку твоего дома средства. Но не спешу это делать. Тут не в деньгах дело. Признаюсь честно, старик, в этой развалюхе, в которую превратилось твоё семейное предприятие, самый ценный и полезный актив – это ты. И именно тебя я хотел бы забрать с собой. Я готов стать частью твоей семьи, старый. Если ты этого захочешь. Я могу продолжить ваши традиции: кормить людей вкуснейшим хлебом, изготовленным по вашим рецептам… с магическими добавками, разумеется».
Я почувствовал возмущение старого пекаря до того, как услышал его голос.
«Сам ты развалюха, етить тебя! - сказал мастер Потус. – Моя пекарня ещё не один десяток лет послужит! Мои предки построили её своими руками! Тут каждый камень, каждый кирпич уложен, как полагается! Здесь всё сделано на века! Немного мелкого ремонта, перестроить центральную печь – и пекарня станет, как новенькая!»
«Те века давно прошли, старик, - сказал я. – Не обманывай сам себя. Пекарня нуждалась в ремонте, когда ты был ещё ребёнком. Теперь одним только ремонтом тут не обойдёшься. Пекарню нужно расширять. Сам дом нужно ломать и строить заново. Печи справляются с нагрузкой из последних сил…»
«Много ты понимаешь, етить тебя! Печи ему не нравятся! Они не бабы, чтоб красой сверкать! Свою работу старушки делают! Ломать! Уши себе ломай! А мой дом не смей трогать! Здесь стены пропитаны историей моей семьи! И мой дед здесь родился, и отец, и я!»
«Стены тут пропитаны чем угодно, но только не историей. Твоя семья осталась в твоей памяти, старый. В доме её уже нет – здесь только грязь и плесень в стенах. Если желаешь, мы можем спросить у мэтра, каков сейчас процент износа у печей. Вот только тебе его ответ не понравится. Да и вообще: бесполезно с тобой спорить, старик».
«Молоко у тебя на губах не обсохло, чтоб спорить со старшими!»
Я давно заметил, что когда мастер Потус обижался, его голос становился особенно похожим на скрип – вот как сейчас.
«Ты лучше скажи мне, старший: что станешь делать, когда твоя пекарня всё же развалится?»
«Не накаркай, етить тебя! Она простоит ещё сотню лет!»
Резко подул ветер. Донёс до меня запах выпечки – из моей пекарни. С клёна мне под ноги свалилась сухая ветка – как намёк на то, что будет с пекарней через век.
«Хорошо, – согласился я. – Простоит. Ну а потом? Через сто лет? Когда она стоять перестанет? Для тебя они промчатся, как десяток дней. Если ты, конечно, не утратишь к тому времени разум и не станешь сумасшедшим полтергейстом, как Полушин предок. Что ты будешь делать без пекарни, старый?»
«Десяток дней – не десяток… - сказал мастер Потус. – То дело неблизкое. Не сыпь мне в голову муку, парень. Никто не знает, что случится через столетие. И я сейчас об энтом не буду думать. Ну а пока я продолжу дело своей жизни. С тобой, или без тебя, лодырь, етить тебя. Вали в свою столицу, если тебе неймётся!»
Я ногой отбросил ветку с дороги.
«Значит, не поедешь со мной?»
«Если только через сто лет, когда пекарня моей семьи развалится».
«Дело твоей семьи – это выпечка хлеба, - сказал я. – Твои предки были пекарями, а не строителями. Не забывай об этом. Твоя обязанность, старый – сохранить семейные рецепты, а не стены дома. Улавливаешь, о чём я говорю? Все рецепты, включая никому не нужные в Персиле розетки с кремом…»
«Что ты прицепился к этим розэткам, бездельник?! – возмутился призрак старого пекаря. – Шёл бы ты работать! Полуша уже с ног валится. Парень почти сутки на ногах. И это после болезни! Вот загоняешь его – не жалуйся: снова будешь сам и тесто месить, и воду таскать. Так что выбрось из головы глупости. И ступай трудиться».
***
Полуша отказался идти домой раньше обычного времени. Хотя я и пытался выставить его из пекарни сразу же, как только вернулся от конкурентов. Парень заявил, что чувствует себя хорошо, что очень соскучился по работе – глаза его при этом не почернели. Мэтр Рогов подтвердил, что физическое состояние Полуши сносное – оно точно не ухудшилось от физической нагрузки. Я велел профессору обновить на пекаре «регенерацию», добавил к ней «бодрость». Взял на себя труд по переноске в зал магазина готовой продукции – так я и персоналу помогал, и контролировал работу предприятия.
Никаких экспериментов я на вечер не готовил. Мой воображаемый список опробованных рецептов не пополнялся третий день подряд. Ватагу местных детишек по вечерам премировал медовым хлебом. На отсутствие разнообразия детвора не жаловалась – юные рекламщики уминали батоны за обе щёки. Работа пекарни вернулась в прежнее русло, в котором была до Полушиной «болезни». Однако я о том происшествии не забыл. Как только мой пекарь вознамерился пойти на отдых, я провёл разговор с клифами. Отдавать собакам команды я так и не научился. Поэтому объяснил волкодавам ситуацию, заявил, что мне нужна их помощь.
- Они… что, пойдут ко мне домой? – не поверил в своё счастье молодой пекарь.
На клифов он едва ли не молился. По его рассказам я сделал вывод, что клифские волкодавы – прежде всего статусная собственность, как дорогие скакуны в моём прежнем мире. На них любовались, ими восхищались, но редко использовали по назначению – для охоты на хищников. Зато каждый мальчишка, да и девчонки тоже, мечтали, что обзаведутся подобными питомцами. Как я
