Крик и ор поднялся снова. Игорь что-то гневно выкрикнул и выбежал из Ленинской комнаты. После этого все внезапно замолчали, потом, в тишине, впервые подал голос инструктор горкома:
— Ну что, товарищи, подведем итоги. Предлагаю собрание прекратить, так как все стало ясно.
Народ одобрительно зашумел и стал подниматься с мест. Я не сдержался и крикнул, хлопнув ладонью по крышке трибуны:
— Ну ка, все сели, собрание еще не закончено. Извините, за несдержанность, но собрание заканчивается решением собрание, а я еще не закончил свои оправдания. Коллеги, скажите, а вам не надоело, вот такое, пренебрежительное и презрительное отношение к нам, рядовым сотрудникам? Приходит какой-то хмарь, который, в течении недели, прикрываясь комсомолом, открыто совершал преступление, предусмотренное статьей двести девять Уголовного кодекса РСФСР. Что, товарищи начальники, забыли статью такую? Так я процитирую: систематическое занятие попрошайничеством наказывается лишением свободы, ну, и так далее. А когда ему такие же жулики дали по морде и забрали деньги, полученные преступным путем, жулик стал снова притворятся комсомольцем, и попытался меня политически репрессировать. Благо, не на того нарвался. Но, если бы на моем месте был бы например, наш товарищь, скромный и тихий Олег Боголюбский, что бы тогда было? Уголовная шпана, прикрываясь коммунистическими лозунгами, смешали бы милиционера с дерьмом, а, специально обученные, товарищи, забыв, что они, в первую очередь, наши товарищи, призванные охранять интересы рядовых комсомольцев, радостно бы кричали: Ату, его, козла! Так что ли получается? Поэтому, товарищи, что бы вновь такой бездоказательной травли рядовых сотрудников не было, я предлагаю вынести следующее решение комсомольского собрания: — первое — материалы, направленные в наш адрес из комитетов ВЛКСМ консерватории, Города и Городского УВД признать клеветническими.
Второе — предложить комсомольским собраниям консерватории, Горкома ВЛКСМ и Городского УВД разобрать на собраниях роль присутствующих здесь комсомольских работников, а также, покинувшего нас гражданина Бочарова Игоря, на соответствие занимаемой должности и высокого звания комсомольцев. И третье- поставить перед партийным комитетом Дорожного отдела внутренних дел вопрос о партийной ответственности заместителя начальника Дорожного РОВД по политической работе за профессиональную безграмотность и политическую близорукость. Кто за — прошу голосовать.
Члены президиума покидали Ленинскую комнату, бросая неприязненные взгляды на комсомольцев, единогласно поднявших руки за мою резолюцию.
— Юра, давай протокол, я сегодня вечером в пяти экземплярах отпечатаю на машинке, а завтра разошлю по всем адресам, заказными письмами, а то реально, с дерьмом каждый раз мешают, а ты слова не скажи.
— Лидочка не подпишет такое решение — Юра каллиграфическим почерком вписывал в протокол количество проголосовавших.
— Юра, если она не подпишет, я в роту к пяти подойду. Мне надо будет пару человек, чтобы расписались, что комсорг отказалась поставить подпись под протоколом собрания. Ты впишешься?
— Я то да — Быков весело посмотрел на меня: — ты же знаешь, у нас человек десять в роте, за любой кипишь, окромя голодовки. Ты главное скажи, как грамотно оформить, а людей мы соберем. На, не потеряй протокол.
Да, после того, как предыдущего замполита, прямо в рабочем кабинете, КГБ задержало за взятку, авторитет политических, партийных и комсомольских органов в нашем отделе, очень сильно пошатнулись.
Я уже подъезжал к дому, когда вспомнил, что в полуразрушенной сарайке на Машинистов у меня остались спрятанные два мешка с сигаретами. Пришлось возвращаться, и вовремя. Когда я открывал перекошенную дверь кладовой, от соседнего барака метнулись в темноту две тени. Наверное, бомжи собирались где-то здесь остановится на ночлег. Вот бы, рады они были, если бы нашли мой клад.
Погруженный в мысли о том, куда заведет меня сегодняшний демарш на комсомольском собрании, я свернул с кольца у Арены в сторону рынка, когда из-за автобусной остановки, мне наперевес, вышел некто, в темном, но с белой портупеей через плечо и, энергично, замахал полосатой, черно-белой, палочкой. Я нажал на тормоз, а в багажнике глухо перекатились, сместившись по инерции, два мешка, полные сигарет.
Глава 26
Я конечно, признаюсь, немного растерялся. Наши, районные, гаишники свое уже отработали, так как работают, в основном до окончания часа пик. До создания «ночной» роты, с их ночными погонями и «пострелушками» по колесам, было еще пара лет. Нарвался на рейд областного ГАИ? Но как-то странно. Где машина в желто-синей «ливрее»? «Ряженый» бандит, но и они, обычно, хотя бы «гражданскую» машину «под попой» имеют. Ситуация была невнятной, с непонятными последствиями. И я продолжал сидеть в салоне, как какой-то американец, не глуша двигатель, положив руку на рычаг переключения передач, готовый рвануть по при первых признаках опасности. Человек в белой портупее подошел к водительской двери и, в нерешительности, затоптался на месте. Теперь я видел, что это «гаишный» старшина, худощавый мужчина лет сорока пяти- пятидесяти. Старшина, не дождавшись от меня положенных действий — вылезти из-за руля, на трясущихся ногах, с виноватой улыбкой и документами в подрагивающей руке, несколько озадачился и легонько постучал своим орудием труда по крыше машины.
Я высунул голову в окно, как кукушонок из скворечника:
— Что-то случилось товарищ старшина?
— Нарушаем, товарищ водитель?
— Что я нарушил, товарищ старшина?
— Проехали на запрещающий сигнал светофора.
Оп- па, ну это явно не рейд областной Госавтоинспекции. Так нагло, на деньги, меня ни разу еще не разводили. Да и старшина какой-то странный, и белая лаковая кобура явно пустая. Мой китель валяется на заднем сиденье, рубашка без погон, поэтому старшина видит перед собой какого-то железнодорожника, которых возле вокзала полно.
— Товарищ старшина, вам что- то показалось, я на зеленый ехал!
— Товарищ водитель, пререкаться прекращаем. Ездить надо аккуратнее. Давайте, не будем зря терять время. Я, так и быть, сегодня добрый. Давайте платите на месте три рубля и езжайте по своим делам.
— Товарищ старшина, у меня только два рубля с собой.
— Ладно, давай, говорю — добрый сегодня. — к обрезу стекла опустилась широкая ладонь, разложенная ковшиком.
— Возьмите, пожалуйста — две монетки по рублю, серебристыми рыбками, нырнули в руку гаишника.
— Езжайте, постарайтесь больше не нарушайте— тот легонько стукнул жезлом по крыше «Жигулей», ссыпал деньги в карман, и довольно посвистывая двинулся обратно, к металлической будке остановки. Я проехал двадцать метров, свернул на светофоре направо и почти сразу припарковался. Достав из багажника короткую штыковую лопату с «титановым», блестящим, лезвием и, накинув китель, я двинулся на поиски странного гаишника. Старшина, отлично различимый в темноте благодаря белым ремням гаишной экипировки, прятался за остановкой, высунув только голову, зажав фуражку подмышкой, высматривая очередную жертву, а за задней стенкой остановки стояли два мужика и, судя по движениям, пересчитывали деньги.
Старшина, тем временем, остановил еще одну машину, коротко о чем-то переговорил, и отпустив автолюбителя, двинулся за остановку, к поджидавшим его подельникам.
— Ну, че, Санек, сколько получается? — мужики обступили гаишника.
— Вот щас нормально, хватает — голос старшины потерял начальственную строгость: — Где брать будем?
— Какой у тебя, старшина, экипаж интересный — я шагнул к группе экспроприантов, скромно пряча лопату за спиной: — Что замолчали, товарищи гаишники?
— Сержант, ты это, иди своей дорогой, не мешай проведению спецмероприятия — старшина нашелся, что сказать, секунд через десять.
— Да, не вопрос, документы только покажите, будьте так любезны, товарищи гаишники.
Мужики переглянулись, затем старшина полез в нагрудный карман кителя.
