Сегодня можно и наплевать на диету — в честь праздника. Тем более что замуж мы тебя уже почти выдали — до свадьбы не успеешь поправиться. Надеюсь только, что вы с па… с Виктором Егоровичем не слопали без меня весь торт.
* * *
Утром на углу дома меня дожидался весь мой пионерско-октябрятский отряд. На груди у мальчиков блестели значки, на шее у Каховской алела косынка. Вовчик и Павлик Солнцев спорили (говорил в основном рыжий), а Зоя Каховская с видимым интересом прислушивалась к разговору мальчишек. На улице похолодало — я впервые (за сентябрьский отрезок учёбы) порадовался, что от нас требовали являться на уроки в полном наборе школьной формы: сегодня куртка пришлась кстати. Я поправил на плече лямку сумки, зажмурился от ярких бликов на оконных стёклах, посмотрел на бурно жестикулировавшего Вовчика и на его хмурого оппонента. Подобные сцены я наблюдал не впервые — видел их по утрам часто.
Благодаря истории о Гарри Поттере (превратившейся с моей подачи в едва ли не бесконечную) Павлик Солнцев влился в ряды любителей чтения. Со своим приятелем Валерой Кругликовым он ходил на тренировки — в школу по утрам он направлялся вместе с нами (Кругликов учился в восьмой школе). Я невольно вспомнил, как когда-то в этот же день я шёл на уроки (тогда — в гордом одиночестве). То был последний относительно спокойный день моей учёбы в ставшей когда-то ненавистной для меня семнадцатой школе (потому что школьники и учителя тогда ещё не шептались о том, что мой отец убил Оксану Локтеву). А уже со вторника двадцать пятого сентября моё пребывание там походило на сплошной кошмар.
Громко захлопнулась за моей спиной дверь подъезда. Она будто подала сигнал о моём появлении. Дети синхронно повернули головы, увидели меня — замолчали. На лицах школьников расцвели радостные улыбки — будто у малышей в детском саду, за которыми явились родители. Улыбнулся и я — искренне: действительно рад был сегодня видеть троицу своих малолетних приятелей (к тому же меня с момента пробуждения не покидало хорошее настроение). Под присмотром трёх пар глаз я прошагал вдоль дома. Пожал детям руки (в том числе и Зое). Поинтересовался темой сегодняшнего утреннего спора. Зоя пренебрежительно махнула рукой. Павлик Солнцев иронично хмыкнул. Вовчик возмущённо надул щёки.
— А чё они мне не верят⁈ — сказал рыжий. — Я им уже час доказываю, что вчера девку из нашей школы убили! В девятиэтажке она жила — той, которая рядом с «Гастрономом». Моему брату вечером позвонили друзья. Катька из его ансамбля в той девятине живёт. Батя сказал, что Ванька сразу туда рванул. А домой брательник вернулся ночью. Я сегодня утром с ним болтал. И всё узнал. А чё? Стал бы Ванька мне врать⁈ Он сказал: та девка училась в девятом классе. Он говорил, что она не сама померла — убили её. Вчера. Это точно, Миха! Я не вру! Честное слово!
Возмущённый третьеклассник снова взглянул на Зою и Павлика.
— Правду вам говорю: убили её! — повторил он.
Каховская и Солнцев недоверчиво усмехнулись.
Вовчик насупился.
— А они думают: я всё это придумал! — пожаловался он.
— А имя и фамилию той убитой девчонки ты знаешь? — спросил я.
Рыжий пожал плечами.
— Оксана… кажется, — сказал он. — А её фамилию… я у брательника не спрашивал.
Лямка соскользнула с моего плеча — я поймал сумку, не позволил ей коснуться земли, вручил её Вовчику.
— Сумку позже у тебя заберу, — проронил я.
Рыжий приоткрыл рот… но не успел меня ни о чём спросить.
Потому что я без всяких объяснений сорвался с места и побежал к школе.
* * *
На пороге учительской я столкнулся со своей классной руководительницей — едва не сбил её с ног (и чуть не получил дверью по лбу). Классная придержала меня за плечо, строго взглянула мне в глаза. Поинтересовалась, куда я так спешил. Я тяжело дышал после своего забега (не сбавлял скорость, пока не очутился в школе). С трудом выдавил из себя несколько фраз, перекрикивая громкую дробь собственного сердца. Ответил учительнице, что у меня «дела», что боюсь не успеть «их выполнить» и опоздать на классный час. Шумно выдохнул. Женщина ответила, что до урока ещё «прорва» времени. Зажала подмышкой классный журнал, посторонилась — впустила меня в кабинет. Я послушно переступил порог, но тут же обернулся: проводил учительницу взглядом.
Почувствовал, как взмокла у меня на спине рубашка: та пропиталась потом после бега и от волнения. Классная скрылась за поворотом. Лишь после этого я шагнул в учительскую. И тут же замер. Быстрым взглядом окинул комнату — оценил обстановку. Насчитал пятерых свидетелей (свидетелей моего появления в этой комнате) — как и значилось в «деле». Я не вертел головой в поисках нужного мне предмета. Потому что чётко помнил, где его нашли в прошлый раз (много времени и я ломал голову: прикидывал, почему его обнаружили именно там). Газетный свёрток я увидел на столе у стены — где его нашли учителя тогда. А рядом со столом и свёртком я увидел отца. Тот сидел на стуле, забросив ногу на ногу; листал классный журнал.
Вчерашняя вечеринка не оставила заметных следов на лице Виктора Солнцева — он выглядел свежим, отдохнувшим, серьёзным. Папа поднял глаза и тут же узнал меня — складки морщин над его переносицей разгладились. Виктор Егорович улыбнулся. Положил журнал на стол (рядом со свёртком, внутри которого, как и в прошлый раз, пряталось кухонное полотенце и завёрнутый в него испачканный кровью девятиклассницы нож), поманил меня рукой. Я зашагал к нему, на ходу стирая со лба холодные капли пота. Вдыхал витавшие учительской запахи: слившиеся в единый коктейль ароматы женских духов и вездесущий запашок хлорки. Папин одеколон унюхал, лишь оказавшись в паре шагов от Виктора Егоровича. Я улыбнулся, поздоровался.
Виктор Солнцев поинтересовался моим самочувствием, спросил о «моих делах», заинтересовался и причиной моего появления в учительской. Он разговаривал вежливо, «на равных» (не как взрослый с малышом). Но я почувствовал в папином поведении лёгкую неуверенность и смущение, будто учитель физики Солнцев вдруг очутился в непривычных для него обстоятельствах и сомневался, что выбрал правильную линию поведения. Прочие педагоги не обращали на нас внимания. Они скучились около чуть покосившихся стеллажей, переговаривались, удерживая на лицах преувеличенно трагичные мины — все, кроме седовласой учительницы математики, деловито рывшейся в недрах своего большого потёртого портфеля.
Я склонился к папиному уху и заверил отца, что явился в учительскую именно к нему. Сообщил Виктору Егоровичу, что тот позабыл вчера в квартире Нади Ивановой свой бордовый галстук (щёки Солнцева тут же приобрели цвет забытого аксессуара). А ещё ошарашил отца известием: «Мама согласна». На что «согласилась» Надежда Сергеевна, я не уточнил: это и не понадобилось, потому что Виктор Егорович меня понял — он засиял, будто ребёнок, получивший от Деда Мороза долгожданный подарок. А я… словно невзначай задел рукой классный журнал — сбросил его на пол, за спину осчастливленному моим сообщением Виктору Солнцеву. Тот среагировал на хлопок падения. А я с ловкостью фокусника сцапал со стола газетный свёрток, спрятал его под куртку.
— Ну-ка немедленно положи на место! — взревел в учительской голос учительницы математики.
Я увидел повёрнутое в мою сторону лицо математички.
Женщина оставила в покое портфель, хмурила брови, сверлила меня разгневанным взглядом.
— Верни на место то, что взял! — повторила она. — Немедленно!
«Твою ж… налево, об стену и с разворота!» — прозвучал у меня в голове рассерженный голос «дяди Юры».
Я рукой прижал к животу спрятанный под школьной курткой газетный свёрток и рванул к выходу из учительской — ещё до того, как Виктор Егорович поднял с пола классный журнал.
Меня и математичку разделяли около двух метров пространства… и старый массивный стол. Я сразу понял: у женщины нет шансов преградить мне путь (с учётом внушительного объема её талии и её не подходящей для побед на гимнастических соревнованиях весовой категории). Прочие учителя лишь повернули головы в мою сторону, среагировав на крики коллеги. Но я не оставил им времени, чтобы разобраться в случившемся и помешать мне сбежать. До двери я добрался быстрым шагом, под прицелом глаз учительницы математики (метавших воображаемые молнии), подгоняемый её окриками. Переступил порог и не экономя силы, хлопнул дверью. И лишь потом побежал: прижал к рубашке под курткой свёрток с ножом и помчался на улицу — выложенная в шахматном порядке чёрно-белая плитка пола замелькала у меня под ногами.
Дальнейший план придумывал на бегу. Я проскочил под окнами классов, пересёк площадку для торжественных
