сейчас люди переходили прямо по льду. Оглядевшись — еще была надежда, что рядом найдется экипаж — я вздохнул и последовал за группой женщин, укутанных в меховые пальто. Две благородные дамы и не меньше пяти служанок. И не боятся ведь так гулять…
Вообще, стоило бы вернуться и попросить помощи Якоби. А то и снова просто долететь до нужного места. Но после всех побед в Севастополе сдаваться перед такой мелочью, как незнакомый город, совершенно не хотелось. Тем более от Литейного до Фонтанки, а потом и до Зимнего — всего ничего. Справлюсь! А там уже можно будет и уточнить, какие по мне есть официальные распоряжения.
— … а я слышала, что Николай раньше был влюблен в Марию Анну Прусскую, но из-за близкого родства этот брак даже не стали рассматривать, — знакомое имя привлекло мое внимание к разговору идущих впереди девушек.
Они точно знали одного из великих князей, и это могло сэкономить мне кучу времени. Ускорившись, я подобрался к ним поближе и, как только ко мне повернулись, тут же представился. Иногда местные странно реагируют, когда я сам начинаю беседы, но эти девушки оказались молоды, красивы и дружелюбны. Более того, они уже слышали обо мне, дирижабле и уже начавшейся тихой панике от того, что нас потеряли, так что с радостью согласились поделиться со мной местом в своем экипаже, который ждал их на той стороне Невы.
А потом меня засыпали вопросами… Если бы я знал, то — к черту честь и гордость! — сдался бы и со всех ног побежал бы к прекрасному Борису Семеновичу. По сравнению с этими придворными фуриями он оказался гораздо более приятным собеседником. По крайней мере, он точно говорил больше, чем спрашивал.
Глава 15
Мышцы в щеках болят, но я продолжаю улыбаться.
— Григорий Дмитриевич, — представившаяся Александрой девушка продолжала меня пытать. — А что вы теперь думаете о войне? Мы читали ваше интервью, но разве после стольких сражений вы не прониклись ее ужасом? Знаете, как говорят, есть древнее китайское проклятье: чтоб ты жил в век перемен. А что война, как не перемена, притом самым ужасным способом?
— Вы не из России, — сделал я не очень вежливый вывод.
— Почему вы так решили? — вторая девушка, со своим с тонким острым носом похожая на хищного коршуна, разом подобралась. — Что-то не так с нашим произношением?
— Нет, ваш русский очень хорош… — я поднял брови, как бы намекая, что тут не хватает имени.
— Цицелия Августа, принцесса Баденская. Мы должны через пару лет сыграть свадьбу с Михаилом Николаевичем, — девушка бросила на меня быстрый взгляд, ожидая реакции.
А я вспоминал, что слышал о ней. Действительно жена Михаила — легко отказалась от столичной жизни и провела с ним почти двадцать лет на Кавказе, помогая воплощать в жизнь реформы Александра II. Авторитарная мадам, которая, по слухам, словила сердечный приступ от того, что сын женился без материнского благословения. Но верная… Во всех смыслах этого слова.
— Очень приятно, — я кивнул Цицелии Августе и посмотрел на ее спутницу. — Вы, я так понимаю, тоже не просто Александра?
— Фредерика Вильгельмина, дочь герцога Ольденбургского, — кивнула девушка. — Будущая невеста великого князя Николая.
Вот тебе и встретил случайных барышень в Петербурге. Причем, если Ольденбургские — все, что о них знал — и так жили в Санкт-Петербурге, то принцесса Баденская не должна была еще тут появляться. Очень хотелось спросить, но я сначала решил ответить на вопрос, с которого все началось.
— Вы спросили, почему я решил, что вы не из России, — начал я. — Так тут все просто. Это китайцы боятся перемен, и это их вековая мудрость. У нас же… Как в 1829 году написал один сотрудник МИДа, Федор Тютчев…
Я продекламировал вторую строфу «Цицерона», когда-то еще в будущем запавшую в память.
Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие Как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был — И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил!
— Какая интересная трактовка, — Цицелия еле слышно рассмеялась. — Пусть вокруг ужасы, но мы действительно можем наблюдать их из первых рядов. Что это, как не честь? И ведь… — она посмотрела на Александру. — Меня же сначала никуда не хотели отправлять, но, когда пришли новости об успехах России в Крыму, отец решил поспешить, чтобы не упустить выгодную партию. Отправил в партер.
Девушка улыбнулась, а я задумался: а приезжала ли Цицелия так же в нашей истории [17]? И если нет, получается, мы сейчас встретились по моей заслуге. В груди стало тепло, и я неожиданно впервые смог посмотреть на Александру и Цицелию не как на благородных дам из прошлого, матерей, бабушек и прабабушек, чья история закончилась когда-то далеко до меня. А как на двух молодых девушек, которым нет еще и восемнадцати.
Посмотрел… И дальше наша беседа стала не испытанием, а развлечением. Я рассказывал всевозможные смешные случаи из обороны Севастополя, а Цицелия с Александрой пытались сохранить серьезное выражение лиц. Возможно, не стоило приукрашивать войну, но и превращать ее в череду одной боли и крови тоже было бы неправдой. Тем более с трагической частью еще справится капитан Толстой, а я ведь видел и другую ее часть. Радость победы, смех у костра вечером после тяжелого дня, бодрость, когда даже в пять утра есть силы, чтобы свернуть целый мир.
— А как земля выглядит с неба? А нам можно будет когда-нибудь полетать? — впереди уже показалась громада Зимнего, когда новые вопросы девушки задали каким-то новым тоном. Словно не сомневались, что услышат «нет», но все еще отказывались
