Утро следующего дня началось с давно запланированного разговора с Александром Ивановичем Барятинским, недавно прибывшим из Дрездена. Родственником, а точнее — родным дядей моего товарища и адъютанта Володи. Вообще, как я посмотрел, что-то много кругом Барятинских… но что поделаешь.
— Рад видеть вас в России, князь, — искренне обрадовался я его приезду. — Смею предполагать, что раз вы все же прервали свое затворничество и приехали на аудиенцию, мое предложение вами принято. Это так?
— Да. Ваше величество, я целиком к вашим услугам, — доложился князь и по-военному щелкнул каблуками.
— Что ж, отлично. На другой ответ я и не рассчитывал! Перед тем как мы продолжим наш разговор и я введу вас в курс дела, которое хочу вам поручить, считаю своим долгом признаться вам, что не нашел в России более достойной кандидатуры для осуществления своих замыслов, — точнее, я не смог найти никого более подходящего, сколько ни искал в дневнике. Заканчивать свои фразы про себя у меня уже начало входить в привычку. — Мне хотелось бы, чтобы вы организовали Генеральный штаб, руководствуясь вот этим образцом. — Я протянул ему папку, описывающую устройство работавшего как часы немецкого генштаба. — Прошу вас ознакомиться с моими выкладками, — нагло присвоил я себе все достижения германских штабистов.
— Ваше величество, разрешите мне быть с вами откровенным, — бегло просмотрев бумаги и отложив папку в сторону, обратился ко мне князь. — Если мой вопрос покажется вам дерзким, то прошу заранее меня простить. Однако откуда у вас такие познания в военном деле и столь смелые, я бы даже сказал самонадеянные, суждения? Я признаю ваше глубокое понимание в совершенно неожиданных для меня областях, но, с другой стороны, многое для меня остается тайной. Мне непонятна, например, ваша уверенность в поражении Франции в войне с Пруссией. На чем она основана? Ведь вам должно быть известно, что французская армия очень сильна и прусская не идет ни в какое сравнение с ее мощью. Так чем подкреплены ваши… умозаключения? — не очень привыкший сдерживать себя в выражениях, князь хотел выразиться покрепче, но сдержался, хотя «фантазии» почти сорвалось с языка.
Действительно, со своими оценками в письме князю я был крайне неосмотрителен. Мне не приходилось сомневаться, что если Пруссия и Франция будут следовать проложенным в моей прошлой реальности руслом истории (а так оно и будет), то случится то же, что и у нас. Однако надо понимать, что все эти мои знания будущего вовсе не были доступны князю. И многие, если не все мои доводы о грядущем поражении Франции в будущей прусско-французской войне казались ему по меньшей мере спорными.
— Это всего лишь мои домыслы и предположения, Александр Иванович, ничего более. А удивившие вас познания я почерпнул из книг и бесед с офицерами и солдатами во время своей последней поездки.
Тут я не завирался. Николай во время своего обзорного путешествия по России разговаривал с огромным количеством простых людей. Поди проверь, с кем именно и о чем!
— Ваш интерес к военному делу заставляет меня задать вам один вопрос. Уж не собираетесь ли вы сейчас с кем-нибудь воевать? — вдруг спросил меня в лоб князь.
— Нет, что вы! По крайней мере, точно не в ближайшие десять лет, — добавил я, видя недоверчивую усмешку своего гостя. Я не врал. Гонять туркмен с киргизами по степям и пустыням Средней Азии войной не считалось.
— Это хорошо, что вы трезво оцениваете силы русской армии. А то, признаюсь, я на мгновенье заволновался. Молодости свойственна горячность.
— Вы хотите сказать, что русская армия слаба?
— Нет, боже упаси! Русский офицер и солдат по-прежнему храбр, решителен и находчив. Однако сейчас исходы сражений решают ружья и пушки. А наше вооружение, к сожалению, уступает оружию наших противников. Дайте русской армии пушки и винтовки, хотя бы не уступающие вражеским, и о противнике вы услышите только в день его капитуляции, — пылко закончил он.
— Хорошо, — я улыбнулся. — Я рад, что вы понимаете важность современного вооружения, фельдмаршал. Собственно, это один из моментов, который я хотел с вами сейчас обсудить…
Распрощавшись с окрыленным князем, я попросил пригласить ко мне Милютина.
— Спрашиваете себя, отчего я пригласил Барятинского? — прервав церемониальный обмен приветствиями, озвучил я немой вопрос военного министра. — С радостью удовлетворю ваше любопытство. Отныне Барятинский Александр Иванович будет исполнять роль начальника Генерального штаба. Который, в свою очередь, больше не будет являться придатком к военному министерству, а станет равнозначным ему ведомством. Теперь туда будут передаваться все вопросы, связанные с непосредственной военной подготовкой и ведением боевых действий.
— Но почему? — только и смог сказать министр, которому известие свалилось как снег на голову.
— Скажем так. Я вижу необходимость в разделении непосредственно армии, ведущей боевые действия, и ее тылового обеспечения. Не переживайте, Дмитрий Алексеевич, на вас работы тоже хватит. В ведении военного министерства по-прежнему остается целый ряд обязанностей и забот. Более того, к ним добавится новая — постепенный переход на всеобщую воинскую повинность. Я ознакомился с вашими планами по военной реформе и хотел бы обсудить их с вами.
Разговор с Милютиным затянулся. Хотя известие о назначении Барятинского на новый пост и выбило его из колеи, он, что называется, был в материале и умело, аргументированно спорил по любому вопросу, если моих доводов ему оказывалось недостаточно. Так до конца и не договорившись по целому ряду позиций, мы решили встретиться еще раз спустя неделю.
А потом был разговор с Валуевым, министром внутренних дел, которому я неплохо урезал полномочия. Как ни странно, тот не сильно сопротивлялся. И даже когда я поставил его в известность о запланированном мной переносе политсыска и борьбы с восстаниями с III и IV Отделений в Канцелярию, лишь вяло запротестовал ради приличия. Но зато как он закусил удила, лишь только речь дошла до цензуры! Правда, потом все же чуть успокоился, когда я сообщил ему, что в его ведение передается медленно и тяжело продвигающаяся земская реформа. Ничего, мы ее ускорим.
Затем плавно слетели со своих мест Зеленой и Головин, серые мышки в министерских креслах, откровенно не справляющиеся с возложенными на них надеждами. Градус в комнате ожидающих моего приема министров накалился до предела. Это было нетрудно заметить по вошедшему вслед за Головиным откровенно нервничающему Мельникову, министру путей сообщения. Однако с этим весьма уважаемым мной ученым, изобретателем и инженером разговор принял совершенно другой оборот. Я обнадежил министра скорым началом воплощения его планов по созданию железнодорожной сети в европейской части Российской империи, конечно, дополнив его некоторыми деталями. Мельников — специалист высочайшего класса и на своем месте. За железные дороги я был спокоен. Лишь бы финансы раздобыть…
