Сарацин это не смутило. Быстро оправившись от неожиданного нападения, они вновь повели планомерную осаду. Более того, растянувшийся фронт противников позволил им с большей пользой использовать свое численное превосходство. Убедившись в меткости ударов копий Гуго и Бруно, они перестали наваливаться на франков скопом, перепоручив опасную работу лучникам. Те, отойдя за спины копейщиков, стали выискивать незащищенные места на телах франков, пуская в них стрелы, всякий раз, когда представлялась возможность. Тяжелые наконечники градом барабанили по щитам франков, застревали в окованном металлом дереве, и скоро щиты стали походить на спины диковинных зверей, у которых вместо шерсти растут на теле палки с оперением. У Гуго и Бруно были длинные миндалевидные щиты, но крупные оруженосцы не помещались за ними целиком, поэтому узкий нижний край щита не закрывал их ноги с боков. Сарацины быстро усмотрели это, как и то, что на оруженосцах нет кольчужных ноговиц. Сначала вскрикнул Гуго, затем застонал Бруно. Скосив взгляд, Козма увидел: в икре каждого торчало по стреле.
– Перестреляют, нахрен! – крикнул ему Иоаким, ощерясь. – Стоять здесь – ждать смерти. По сигналу бросаемся в атаку. Все равно помирать, так хоть не мишенью…
Козма кивнул и вытащил из ножен свой дамасский клинок. Поднял его над плечом, целясь острием вперед.
– Не забыл уроков, – усмехнулся Иоаким. – Умеешь. А брезговал…
– Жалко резать живых людей! – вздохнул Козма.
– Привыкай! Пригодится… Ну, славяне, а также примкнувшие к ним франки!.. – Иоаким не успел закончить фразу.
Десяток всадников в доспехах и копьями наперевес вылетели из дальнего конца ущелья, где еще совсем недавно теснились оставшиеся в живых туркополы, и ринулись на опешивших сарацин.
– За раны Христовы! – проревел скакавший впереди рыцарь. – Бей язычников!
Сарацины не успели изготовиться, чтобы отразить неожиданное нападение, как всадники разметали их по сторонам ущелья и, бросив застрявшие в телах врагов копья, стали ожесточенно рубить мамлюков мечами. Те метались, пытаясь выбраться из западни. Однако неизвестные рыцари отрезав их от баррикады из конских тел, теснили к склонам и рубили, кололи… Когда сотник Азад, безуспешно пытавшийся организовать оборону, пал с разрубленной головой, мамлюки стали бросать оружие. В горячке, всадники зарубили и нескольких сдававшихся, но затем опустили мечи. Воспользовавшись моментом, евнух в блестящих доспехах вышел из-за спин своих воинов.
– Эмир Иерусалима даст за меня выкуп! – сказал он, протягивая свою саблю предводителю конников.
Тот сделал знак, и один из всадников забрал саблю. Сам же предводитель вытер окровавленный меч о гриву коня, бросил его в ножны. Затем снял с головы шлем с забралом. Оказалось, что рыцарь совсем молод – юноша с нежным пушком на щеках. Спрыгнув с коня, он подошел к Роджеру, которого поддерживали с двух сторон Иоаким и Козма, поклонился.
– Я Рено, оруженосец покойного барона д'Азни. Баронесса, моя госпожа, будет рада видеть тебя, рыцарь, и твоих спутников в своем замке.
– Где мой конь? – прохрипел Роджер, невидящим взором глядя сквозь юного рыцаря. – Где сумка? Принесите! Раны Господни! Как больно…
Он пошатнулся и стал сползать на дорогу…
Пленные сарацины и воины Рено до темноты растаскивали завалы из мертвых тел и конских трупов, собирали оружие, сгоняли в табун уцелевших лошадей. Сносили раненых. Только к концу этой тяжкой работы пришло осознание размеров резни, случившейся в Масличном ущелье. Из франков, примкнувших к Роджеру в греческом селении, пали почти все; уцелели только Гуго и Бруно. Погибли трое из семерых туркополов (один скончался от ран). Из сотни Ярукташа чуть более десятка попали в плен, еще столько лежали ранеными, двое или трое, воспользовавшись суматохой, успели убежать. Никто их не преследовал – было не до того. Остальные сарацины лежали недвижимо на холодных камнях, скорчившись или вытянувшись во всю длину тела, лицом вниз или обратив неподвижный взор к усыпавшим небо равнодушным звездам.
Козма, еще не остыв от битвы, занялся ранеными. Сначала осмотрел Роджера. Ему стоило большого труда заставить рыцаря отложить тяжелую седельную сумку, которую принесли туркополы, и снять одежду. Роджер уступил только после долгих уговоров, но и после них лежал, сжимая правой рукой поклажу. С него осторожно, предварительно обломав древки стрел, стащили панцирь и кольчугу, затем мокрые от крови полукафтан и рубашку. Большинство ран на теле рыцаря оказались неопасными – стрелы, попадая в промежутки между стальными пластинами панциря, теряли силу и входили в тело неглубоко. Но Роджер потерял много крови. Одна стрела, войдя в слабое место панциря, едва не стала роковой – вонзилась меж ребер почти на длину острия. Вытащить ее рывком Козма не решился: помнил про обломок наконечника, погубивший руку Ги. Сунув в зубы Роджера рукоять его же кинжала-мизекордии, Козма достал короткий нож с толстым лезвием, резким ударом всадил его между ребер рыцаря, рядом с наконечником. Следивший за его действиями Сеиф, охнул и покачал головой. Козма нажал на рукоять ножа, раздвигая затрещавшие ребра (Рождер замычал и задергался), и только затем осторожно вытащил левой рукой ослабший в ране наконечник.
– Якши! – зацокал языком Сеиф.
Он придержал обмякшее тело Роджера, помогая Козме зашивать и бинтовать раны. Затем они прикрыли потерявшего сознание рыцаря одеждами, после чего Козма занялся туркополами. Ран у тех тоже оказалось много, но все мелкие. У Гуго и Бруно стрелы зацепили лишь мякоть икр; после того как Козма, сломав древки у наконечников, достал стрелы и перебинтовал ноги, оба оруженосца, прихрамывая, бодро отправились собирать добычу. Предводительствовал ими Иоаким. Он вообще отказался от помощи Козмы, самостоятельно повытаскивав неглубоко застрявшие в его могучем теле стрелы.
Ждавших помощи лекаря сарацин оказалось куда больше, да и раны у них оказались тяжелыми. Сеиф, видя, что Козма вознамерился лечить врагов, зароптал, но случившийся рядом Рено прикрикнул на туркопола. Тот нахмурился, но подчинился. Однако наотрез отказался содействовать Козме в раздевании беспомощных врагов. Сердито сплюнул, но остался рядом. К удивлению Козмы, помогать вызвался Ярукташ. Стащив с себя серебряный панцирь (его, как ценную добычу, сразу унесли воины Рено), он остался в шелковом халате и таких же шароварах, которые не побоялся запятнать обильно вытекавшей из ран кровью. Тенью следуя за Козмой, он безропотно снимал одежды с раненых, приподнимал и переворачивал их, повинуясь малейшему знаку лекаря.
