Магазины на Рождественской оставили у Виктора двойственное впечатление. Возможно, лет двадцать назад прилавки, заваленные товарами, его бы и удивили, но сейчас он отнес это за счет ряда случайных благоприятных обстоятельств — гражданская война оказалась короче, угроза войны — поменьше, и не надо столько тратиться на оборону, ну и наконец, в Россию вкладывали деньги. Да и спокойно походить, присмотреть что-нибудь не получалось. В каждой из лавочек орал или репродуктор, или приемник, что мешало сосредоточиться и подумать, причем приемники обычно настраивали на станцию, которая передавала танго. После полутора минут обзора витрин в каждом магазине к нему подруливала стандартная девушка возраста от двадцати до двадцати пяти лет, с выщипанными и подрисованными чуть ли не на темени бровями, губами, накрашенными так ярко, будто в магазине торговали ею самой, и, подойдя на расстояние с полметра, выпаливала стандартную фразу:
— Здравствуйте! Чего я вам могу посоветовать?
Причем произносилось это так, как будто она хотела спросить "А что это вы, собственно тут делаете?" После захода в десятка полтора магазинов эта фраза начала откровенно доставать.
Поначалу Виктор решил, что это тут такой прием полоскать мозги. Ну, сбивают с мысли в ритме танго, а потом начинают втюхивать товар. Однако, когда он начал слышать в ответ на вопросы равнодушное "Не держим", "Не бывает", "Не завозят", "Не торгуем" или "Нет в прейскуранте", причем речь щла о всяких мелочах, которые в тридцать восьмом уж точно должны быть, вроде простенького перочинного ножа со штопором, то Виктора начали одолевать некоторые сомнения. В одном из магазинов он не выдержал и спросил:
— А когда будут?
— Не знаю. Нам еще не завозили.
— А как заказать, чтобы завезли?
— А у нас не заказывают.
— Как же вы торгуете, если не интересуетесь, что покупают?
— Хозяева в Москве. У них там магазины в разных городах. Вот они смотрят, что берут, закупают оптовые партии и рассылают по магазинам.
— То-есть, если такого ножа хозяин не закупил, он его и не продал. А если не продал, то у него и не купили. А если купили, то и не закупает и присылает.
— Верно. Поэтому таких ножей и нет, что их не покупают.
— А не покупают, потому что не продают.
— Верно.
— Но это же абсурд! Хуже чем, советск… чем в Соль-Илецке!
— Не была в Соль-Илецке.
— А почему нельзя на местах решать, что спрашивают и что закупать?
— Нельзя. Хозяин боится, что будут закупать то, за что оптовый торговец дает взятки приказчику. И бухгалтерии у нас своей нет, только в Москве, а оттуда жалованье переводят…
И тут Виктор вздрогнул — не от ответа продавщицы, а от того, что в одном из зеркал, вывешенных на продажу, он увидел, как через стеклянную витрину магазина за ним пристально наблюдает человек с короткими усиками.
Он вспомнил этого человека. Он уже видел его сегодня — в вагоне автомотрисы с газетой и на рынке.
В том, что он видел этого мужика дважды, не было ничего особенного, потому раньше и не запомнилось. Ну, поехал он тоже на базар из Бежицы, бродил тоже по базару, может и чаще друг на друга наталкивались. И даже сели бы просто встретились на Рождественской, не было бы ничего странного. Все ходят по этому Бродвею.
Подозрение вызвало то, что этот тип смотрел сквозь витрину. Не на то, что на витрине, не на эти зеркальца, шкатулочки, туалетные наборы, а повер них, вглубь магазина. Ну, казалось, если надо чего посмотреть — зашел бы. А так — похоже, как не хотел, чтобы его видели.
Виктор быстро обернулся — незнакомца уже не было. Виктор подошел к двери и выглянул на улицу — мужик с усиками словно растворился в воздухе. "Глюки, что ли?" — подумал Виктор и вернулся к прилавку.
— Может, вам еще что-то подсказать?
— Нет, спасибо. Я в другой раз…
"М-да. Действительно, хуже советского."
С местным маркетингом было все ясно. Старый добрый торговец со своим "Чего изволите" из дореволюционной лавочки, где он и торговал, и жил тут же, и приучался к этому тонкому ремеслу с малых лет, и потому был гуру в вопросах своего товара, как и в психологии покупателя, ушел здесь в прошлое. Вместо него на экономическую арену вышла фигура дельца, способного быстро сколотить капитал все равно на чем и вложить все равно во что, дельца, который слабо разбирался в собственном деле, и потому никому не доверял и стягивал все нити управления в свой кулак, но при этом не управлял, а создавал видимость такого управления — со стандартной музыкой, стандартным "Здравствуйте" продавцов, действующего механически, как игрушка. Раз заведенное, такое дело двигалось по инерции, пока в конце концов не разорялось; но к тому времени оно уже успевало себя окупить, и оставалось только продать его и вложить деньги в другое, о котором столичный хозяин точно так же не имел никакого понятия.
Продавцам тоже особо рваться было незачем, ибо дело в любом случае разорится. Было достаточно только выполнять определенные правила, и перед разорением магазина успеть подыскать новое место в таком же; покупатель же сам по себе был абсолютно до фонаря. Особенно это бросалось в глаза после магазинов реальности-2, с централизованной, но продуманной организацией и вышколенными продавцами, которым успели внушить гордость за их бессменную вахту на передовом крае борьбы за быт нового человека.
Впрочем, в ностальгическом убранстве этих магазинов — в плюшевых занавесочках, фикусах и хамеропсах у окон, обязательных бронзовых люстрах с рожками и матовыми стеклянными колпаками на потолке, в темных деревянных прилавках и оклеенных обоями стенах — было все-таки что-то приятное. К безразличию продавцов, даже активному, можно было привыкнуть, да и со временем изучить, чего где можно достать и почем.
На месте несуществующей Площади Ленина, за розовым особнячком Могилевцевых, который высовывал из листвы шумевшего за оградой сада, две круглые, увенчанные коническими шатрами, крыши башенок, длинной плоской стеной возвышалось гринберговское здание, известное в нашей истории Брянска как Дом Советов — именно такое, как на довоенных фотках, строгое, казенное. На угловом корпусе не было привычных глазу брянского жителя портиков коринфского ордера, рифленых пилястр, лепных гирлянд и прочих подражаний древней Греции и Риму; стройность форм подчеркивали лишь аскетичные лопатки, пересекавшие бледную плоскость прямоугольника стены. Но размеры и форма корпусов здания остались те же.
"Неужели не изменилось?" — удивился Виктор. "Значит, там и театр должен быть, и площадь? Интересно, памятник там будет, и кому? В прошлый раз был Тютчеву, а раньше Ленину. А сейчас? Лишь бы не Муссолини. Этой физиономиии только на Театральной площади не хватало."
