— С ума сошла?! — вопросом на вопрос пояснил я. — Тут и без меня доброхоты найдутся.
— А что, её величеству можно так говорить, а мне нельзя?
— Её величеству можно делать всё, что угодно, а тебе и впрямь нельзя.
— Ну вот, — всхлипнула Настя. — Значит, вам захотелось меня обидеть, да? Как узнали, что матушка-императрица меня в невесты ваши прочит, так сразу всю деликатность обхождения позабыли. Я растерянно захлопал ртом. Настя, вытерев слёзы, продолжила:
— А я может, не хочу идти вам в жёны. Я может, другого люблю, или даже других. Вот!
— Че-е-его? — протянул я, услышав такие новости.
— А вот чего! Что слышали! — девушка капризно топнула ножкой. — Мне сразу двое нравятся. Один из них — сочинитель господин Гусаров (я его правда никогда не видела), но уверена, он прекрасной души человек.
— А вдруг Гусаров — толстый и лысый скряга, вдобавок женатый? — потешаясь, спросил я.
— Это невозможно, — разозлилась Настя. — Иначе ему бы не удалось написать столь прекрасную и возвышенную книгу. Уверена, он красив и душой, и телом. В отличие от некоторых, — многозначительно добавила она. «Некоторые» чуть не падали в обморок от хохота.
— Ладно, с первым объектом вашей любви мы разобрались, кто ж тогда будет вторым?
— А второй — тоже гвардеец, вроде вас, но только вы, барон, ему и в подмётки не годитесь. Он высокий, красивый и храбрый.
— Получается, что со вторым, в отличие от сочинителя Гусарова, вы встречались?
— Да, всего один раз, но этого раза хватило, чтобы полюбить на всю жизнь. Он действительно отважный, не побоялся войти в горящий дом и спасти моего Митяя.
Я вздрогнул, вспомнилась прошлая зима, пожар, погорельцы, среди которых была маленькая девочка, вернее девушка, которая показалось в тот момент гораздо моложе своих лет…
Она увидела во мне спасителя, ринулась в мою сторону и с мольбой кинулась в ноги:
— Спасите Митяя, добрый человек, век за вас молиться буду. Он же маленький, несмышленый, месяц всего исполнилось.
— Где он? — подняв девочку с колен, произнёс я.
— В моей комнате, — стуча зубами от страха, заговорила она, — на втором этаже. У него колыбелька маленькая с ручкой. Я там его оставила, забыла, когда всё началось.
— Ты его забыла?! — вскричал я, ещё сильнее напугав девочку. Она снова бухнулась на колени, обхватила мои ноги и заголосила:
— Спасите Митяя, дяденька. Христом умоляю!
— Цыц, девка, потом ныть будешь.
Последнюю фразу я незаметно для себя произнёс вслух.
— Вы?! — Настя отпрянула от меня, захлопала большими ресницами. — Так это были вы?
— Это был я, — сказал я и чмокнул невесту в хорошенький носик.
Потом… потом были поцелуи, невинные и страстные одновременно, объятия и слёзы (куда же без них). Я возвращался с бала окрылённым, подхваченный неведомой силой, но спроси меня кто: люблю я Настю или нет, боюсь, мне бы не удалось дать ему точный ответ.
На следующий день я заглянул в редакцию, принёс последние листки, которыми и заканчивался мой роман. Все точки были расставлены, все ружья выстрелили. Убийца найден и наказан, главный герой получил заслуженный приз. «Хэппи-энд», как сказали бы в Голливуде. Но редактору концовка не понравилась.
— И что, это всё? — недоумённо спросил он.
— Да, финита ля комедия, — отвечал я.
— Простите, молодой человек, но как же так?! — заволновался редактор. — Вы приучили нашего читателя к вашим героям, их приключениям, тайнам, загадкам, интригам и вдруг обрываете на самом интересном месте.
— Почему на самом интересном месте? — не понял я.
По логике вещей книга получилась вполне завершённой, все сюжетные линии пришли к логичному исходу, я выдоил историю как корову досуха. И вдруг такое заявление от редактора.
— Да потому что читателю будет интересно узнать, что было дальше! Это как наваждение. Вы же бросили ему косточку с барского стола, приоткрыли чуток завесу и тут же её прикрыли. Непорядок, господин сочинитель. Вернётесь к себе на квартеру и пишите снова. Пишите, что вашей душе угодно, но только чтобы герои были те же, да чтоб приключений у них было поболе. Иначе не поймёт вас читатель, ой как не поймёт! Так что, господин Гусаров, ступайте и без продолжения не возвращайтесь, а мы позаботимся, чтобы как можно больше людей узнали, что история ваших гномов и эльфом будет иметь продолжение. На том и порешим.
Я хмыкнул и отправился домой, ломая голову над новыми напастями, которые должны будут свалиться на головы моих героев. Пожалуй, прав редактор: я и сам свыкся с персонажами, как с родными и, ставя финальную точку, испытывал не только радость, но и грустное ощущение, какое бывает в момент расставания с близкими людьми.
Дом мне построили в середине зимы. Я проинспектировал его и остался доволен. Получился солидный особнячок, немного напоминающий московские купеческие. Для одного человека более чем достаточно, а вот как воспримет его императорская фрейлина Настя Тишкова, успевшая привыкнуть к роскоши, неизвестно. Остаётся надеяться, что с милым вроде меня ей будет неплохо в любом месте.
От широких ворот к дому вела расчищенная дорожка, посыпанная песком: не лишняя предосторожность в зимнюю пору. Она заканчивалась каменным крыльцом. Поднявшись по ступенькам, гость останавливался возле высоких двустворчатых дверей. Основная жилая часть располагалась на втором этаже. Первый предназначался под комнаты для прислуги и возможных постояльцев, кухню и прочие необходимые для хозяйственных нужд помещения.
Адъютанту приходится много времени проводить в седле, поэтому к дому пристроили маленькую конюшню. Лошадь пришлось покупать за свои деньги. Я остановил выбор на ласковой и спокойной кобыле по кличке Ласточка.
Весной, как только наступит тёплая и сухая погода, артельщики обещали приступить к штукатурке и покраске.
— Смотри, барин, как для тебя расстарались, — объяснял старший, показывая работу. — Материал на домину твою пошёл добрый. Кирпич брали токмо хорошо обожженный, прочный. Свежесрубленных брёвен и сырых досок не пользовали. Окна сделали аглицкие, с резьбой красивой. Печи сложили ладные. Тепло тебе будет и сухо. Лучшего мастера-печника во всём Питербурхе наняли. Ворота тебе такие поставили, что два экипажа разминутся. О леднике позаботились, обои выбрали цветастые. Принимай работу.
Устранив парочку недоделок, артельщики отправились возводить следующие объекты, благо заказов по стремительно расширяющемуся Питеру хватало.
Я на совещании в Военной коллегии выбил себе освобождение от квартирного постоя, обставил дом мебелью в соответствии со своим в меру испорченным вкусом. Для спальни заказал шикарную широченную кровать, на которой одному легко потеряться, а двоим будет, где развернуться. Можно въезжать.
Прогулялся по пустым коридором, почувствовал, как внутри нарастает чувство удовлетворения. Дом, настоящий, свой собственный.
Присматривать за ним начала семейная чета, перевезённая из Агеевки: Евстигней и Акулина Карповы. Оба пухлые, круглые как мячики, работящие и добросердечные. Детей к сорока годам так и не нажили, и всю нерастраченную родительскую любовь обратили на меня. Узнав, что скоро появится ещё один барин — мой кузен Карл, Карповы обрадовались ещё сильнее.
Вызвать их пришлось по той простой причине, что одному Кирюхе было не совладать с расширившимся хозяйством, что выяснилось в первые дни после переезда, когда денщик, и без того не большой любитель ударить пальцем об палец, вдруг откровенно заскучал и принялся изводить меня жалобами.
С прибытием Карповых дело пошло на лад. Полы в доме засверкали, пыль с мебели исчезла, дрова наколоты и сложены в ровные ряды поленицы, Ласточка стоит в ухоженном деннике.
А уж как готовила Акулина — пальчики оближешь! Кухня постоянно источала аппетитные запахи: супы, щи, каши, пироги, морсы, компоты. Всё это настолько вкусно, что мне с трудом удавалось выйти из-за стола.
Никогда бы не подумал, что простая русская баба, за всю жизнь не выбиравшаяся дальше деревенской околицы, способна творить истинные шедевры кулинарного искусства. Я уже начал опасаться за свою фигуру.
Кроме того, меня потихоньку начали воспитывать: намекали, что редко хожу в церковь, не выгляжу набожным и чересчур озабочен службой. Обычно я отшучивался, понимая, что если дальше пойдёт в том же духе, меня быстро зажмут в тисках обывательской жизни.
— Вы всё говорите, что скоро перевезёте своего брата, — спросила как-то раз Акулина, накрывая на стол.
— Обязательно перевезу, — кивнул я.
— Так пора, наверное. Мебеля уже куплена, бельё для постели приготовлено. Вы уж простите за прямоту, барин, пущай братец ваш сюда перебирается. Он чай молодой, бедовый. За ним глаз да глаз нужен.
