-- Все же больше, чем вчера, -- ответил Эвмен.
Кардийца безумно интриговало странное поведение его раба, который после окончания допроса сидел с задумчивым выражением лица и, казалось, не замечал ничего вокруг.
-- Я думаю, Энил успел встретиться и поговорить с ними, -- сказал Гефестион, разделив тем самым мысли Эвмена.
-- Тут нечего и выдумывать иное, -- согласился Парменион, -- иначе как бы они узнали имя Александра? Но вот то, что он отказывается сие признать, меня беспокоит. До чего они там договорились с "пурпурными"? Что замыслили против нас?
-- Энил явно ушёл в родной город, -- сказал Эвмен.
-- Это и ежу понятно, -- усмехнулся Гефестион, -- но ведь египтяне наверняка рассказали ему, что Библ совсем не тот, какой он знает. И чего он туда попёрся?
-- А куда ему ещё? -- спросил Кратер.
-- Все верно, -- согласился Эвмен, -- надо обязательно расспросить Шинбаала про Библ. Что там и как.
-- Не скажет, -- покачал головой Филота, -- разве что...
-- Я уже говорил тебе, сын, -- бросил старик, -- только Александр...
-- Я не забыл, отец, -- раздражённо отмахнулся начальник гетайров.
-- Ладно, хватит пока, -- подытожил Парменион, -- у меня голова от всего этого трещит. Надо прогуляться малость. Позже продолжим.
Когда все покинули зал, Эвмен придержал Дракона за локоть.
-- Говори. Ты ведь узнал больше, чем перевёл нам?
-- Пусть господин не гневается, -- поклонился финикиец, -- я все ещё не уверен. Но мои догадки легко можно проверить. И тогда станет ясно, в какое время мы угодили по воле богов, чьи бы они ни были.
-- Как это выяснить?
-- Недостойный слуга просит своего господина немного пройтись. Здесь недалеко.
-- Пошли.
Они покинули дворец и направились к воротам в стене южной внутренней цитадели, одной из трёх в Граде-на-острове.
-- Эта стена окружает храмы наших богов, -- сообщил Дракон, -- богов Ханаана. Севернее стоят храмы детей Реки.
-- Ты так египтян называешь?
-- Да.
-- Что же ты хотел мне показать?
-- Вот он, -- Дракон указал рукой на остроконечный обелиск, пятнадцати локтей в высоту, установленный на втрое более высоком ступенчатом постаменте.
Эвмен задрал голову. Колонна была вытесана из песчаника. Навершие покрыто металлом.
-- Это сплав золота и серебра в равных частях, -- объяснил Дракон.
-- Электрон, -- согласно кивнул кардиец, -- что это за колонна? На ней какие-то письмена, но отсюда они не очень-то разборчивы. Можешь прочитать?
-- В этом нет необходимости, я знаю их наизусть.
-- Даже так?
Эвмен мысленно завязал узелок на память -- обязательно разговорить своего раба, насчёт его прошлого. Сидонянин, уверяющий, что знает наизусть содержимое древних тирийских надписей, составленных на неродном ему языке, интриговал царского секретаря с каждым днём все сильнее. Как же, всё-таки, мало он узнал его за эти два года с небольшим... Нужно навёрстывать.
-- Значит, колонна стоит и в нашем времени?
-- Да. Только её сняли с постамента.
-- Что там написано?
Дракон неспешно обошёл обелиск кругом, остановился возле западной грани, на которой необычных значков было больше всего. Некоторое время финикиец рассматривал их, а потом, прикрыв глаза, заговорил в своей привычной слегка шипящей змеиной манере:
-- "Окружил я стеною святилища ваши, не тронул их, разве Тиннитовых жриц отдал желавшим их, но и те не остались в обиде, получив по два шати. Рядом я выстроил храм Величайшей Владычицы истин, и Сокровенного Ра. На рассвете он Хепри, а после -- Атум -- Создатель заката. С ними поставил храм Нейти, божественной лучницы, что покарает любого, пусть в рубище он, иль в короне, и пусть колесниц у него десять тысяч -- единой стрелы на них хватит. В вашем же храме дарите животных, вино и цветы для Сети-змееборца, что поражает нечистых отродий Дуата, и даже Апопа. Пусть вы Баалом двубожным его нарекли и верите в копья его громовые. Пусть вы поймёте Хатор, как Аштарт, богиню любви, материнства и млека. Только не смейте вознесть на алтарь и Аштарт, и Баала, и мерзкой Тиннит-Исефет богопроклятой, душу живую. Тем, кто содеет сие, пусть виновен лишь муж в святотатстве, чашу вина изопьёт вся семья, и добавлю я Истины каплю. Если младенец таков, что способен испить только груди, тогда я сверну ему шею, как гусю, ибо должно истреблённым быть мерзкое семя Дуата! Тех, кто в обряде Тиннит, с алтаря пожирает младенцев, бронзой велю замотать, без различий на простолюдинов и высокородных, старушек отвратных и юных красавиц, старцев немощных и, равно, младенцев грудных. Прямо на том алтаре, чтобы твари Дуата блевали, неугасимым огнём обольём, не жалея не Гебовой крови, ни камня Сети. И возожжём нечестивцев, отнюдь не из мести, о верные люди Тисури, да не из страха, чтоб вас отвращал от таких приношений, а чтобы семя Апопа навек обратилося в пепел!"[100]
На протяжении всей речи Эвмен внимательно смотрел на своего раба, лицо которого не выражало никаких эмоций. Когда Дракон закончил, кардиец отвернулся он него, снова взглянув на обелиск. Проговорил негромко.
-- Значит, такова вера твоих отцов и доныне?
Дракон не ответил.
-- Не могу сказать, что я хоть в чём-то не согласен с тем, кто установил этот обелиск, -- добавил Эвмен, -- кем бы он ни был...
-- Бог требует крови младенцев, -- сказал финикиец, -- могущественный бог. Господин ещё не убедился в его неодолимой мощи? Даже цари приносили на алтарь собственных новорождённых детей. В чёрные времена опасности Тиру, никто из них не роптал. Человек лишь червь. Кто посмел бы противиться воле Баал-Хамона?
-- Хочешь сказать, что когда мы осадили Тир, Адземилькар тоже...
-- Наверняка.
Кардийца передёрнуло. Он и прежде слышал много неприятного о богах "пурпурных", но полагал сие надуманным теми, кто недолюбливал финикийцев. Люди вообще склонны сочинять небылицы, наделяя чужаков наимерзейшими чертами и обычаями, однако теперь, стоя возле свидетельства оных, Эвмен чувствовал себя особенно погано.
-- Разве господин не знаком с поэмами Софокла, Эврипида и Эсхила? Забыл жертву Агамемнона в Авлиде? И многое иное, что рассказывают эллины о своих богах и героях?
-- Это было тысячу лет назад. Мир был юн и дик.
Дракон усмехнулся.
-- Мы сейчас как раз и пребываем в этом юном и диком мире. Как изволил заметить господин, "тысячу лет назад".
-- Откуда ты знаешь? Адар-Мелек говорил о временах Хирама...
-- Истину установить просто. Памятник сей воздвиг человек, чьё имя и поныне помнят в Тире. Звали его Горсиантеф.
-- Как?
-- Горсиантеф, -- повторил раб и добавил, -- если это имя произнести правильно, то звучать оно будет -- Херусиатет.
Эвмен вздрогнул.
-- Тот, кого Шинбаал назвал своим соправителем?
-- Да. Это по его приказу выбили надпись-предупреждение. А на северной стороне обелиска цари Тира писали свои имена.
Дракон вздохнул и по памяти перечислил:
-- "Я, царь Йаххурим, родил Шинбаала царствовать. Я, царь Шинбаал, родил Абд-Мардука царствовать. Я, царь Абд-Мардук, родил Адземелькара царствовать. Я, царь Адземилькар, родил Итту-Баала царствовать. Я, царь Итту-Баал, родил Аштарт-Мера царствовать..."
Дракон посмотрел на Эвмена и добавил:
-- Власть этой династии прервали дети Реки, фараон Сети. Однако после перерыва в столетие записи возобновились. И продолжались от Ахирама Великого до царя Эли-Улая.
Эвмен пошёл вокруг обелиска, всматриваясь в письмена. Остановился у северной стороны.
-- Здесь всего один ряд знаков.
-- Зрение не подвело господина, -- кивнул раб, -- здесь написано: "Я, царь Йаххурим, родил Шинбаала царствовать". И все.
-- Это значит...
-- Именно так. Благодаря этому обелиску мы можем знать, куда нас занесло. Во времена, когда Горсиантеф жив и здравствует. Он -- правая рука фараона Менхеперры. Господин слышал о нём?
-- Нет, -- честно сознался Эвмен, -- сказать по правде, о Египте я знаю только то, что писал Геродот...
Дракон покачал головой.
-- Сей муж повествовал о более поздних временах. И в рассказе его много небылиц.
-- Ты и его читал? -- удивился Эвмен.
-- Нет, но слышал кое-что от знатоков его "Истории". Господин забывает, что предыдущий хозяин своего недостойного раба не в каменоломнях содержал.
-- Ты же был его помощником в торговых делах, при чём здесь знатоки сочинений Геродота?
-- В торговых делах иногда пересекаются люди разных занятий, -- улыбнулся Дракон, в эту минуту ставший особенно похожим на змея.
Эвмен поморщился.
-- Ладно, отвлеклись. Так что ты знаешь об этом Менхеперре?
-- На моей родине, до сих пор в знатных семьях детям рассказывают о нём, хотя и минуло двенадцать веков.
-- Чем же он так знаменит?
-- Менхеперра совершил семнадцать походов в земли Ханаана, Сирии и Мидии, не потерпел ни одного поражения, ни разу не отступил. Он рассеивал воинства врага, десятикратно превосходящие его числом, создал могучее царство, которое соседи боялись даже спустя столетие после его смерти. Потому и помнят о нём. В наших летописях сказано: "Не осталось ни клочка земли, который бы не ограбил Менхеперра".
