одновременно с Самцовой выпалил появившийся в дверях своей палаты Прохоров. — Так, хватит обсуждать всякую ерунду, у нас еще дел много...
— Дела подождут, Прохоров, — из нашей палаты вышел Мамонов. — Что ты там сказала, Самцова? Давай-ка подробнее расскажи.
— Да я рассказала уже! — крикнула Самцова. — Ильин сказал, что видел Крамского далеко от сцены, что он сидел и с Прохоровым разговаривал. Значит поджечь шашки только сообщники могли...
— Какие еще сообщники, Самцова? Он новичок, первый раз в «Дружных», — Мамонов хохотнул. — Он их в рюкзаке что ли сюда притащил? Вместе с пирожками мамиными?
— Да мне-то какое дело, Мамонов?!
— То есть получается, что у него тут целая банда террористов? А если они сейчас под диванами прячутся? — страшным голосом проговорил Марчуков и захохотал. — Так. Стоп. Прохоров. А почему ты не сказал, что с ним разговаривал?
— Да я тогда много с кем разговаривал, наверное, ничего важного не было, вот и не вспомнил... — взгляд Прохорова вильнул.
— Ой, а точно... Я еще тогда пошла за сцену готовиться и искала Прохорова... — задумчиво проговорила Коровина. — Он мне помахал еще. Сидел на камчатке, и Крамской с ним рядом. А потом начался дым сразу же. Крамской бы никак не успел!
— Так и сказали же, что будут неделю сообщников искать! — визгливо крикнула Самцова.
— Ой, это чепухня какая-то про сообщников, — Коровина скривилась.
— Ничего не чепухня, это на совете дружины так сказали.
— Крамской, так ты с Прохоровым разговаривал, получается, когда задымило? — Коровина посмотрела на меня.
— Вы же бойкот мне объявили, — хмыкнул я.
— Ой, да ладно! Поэтому у тебя и лицо такое довольное?
— Прости, я не думал, что это так заметно, — я усмехнулся. — Ну давай, Прохоров, скажи им.
— Вы так орете, что мы с вами, кажется горн на ужин прослушали, — резко сказал Прохоров, сделав вид, что меня не услышал.
— Ничего, с голоду не опухнем, — вальяжным тоном проговорил Мамонов и шагнул к Прохорову. — Прохоров, перестань вилять! Когда случилось «бумм!» на открытии, ты был с Крамским?
— Да я много с кем там...
— Прохоров, это правда или нет?!
— Ну да, я с ним разговаривал, ну и что?
— А то, Проша-пороша, что ты как-то очень быстро ему бойкот объявил, хотя точно знал, что его возле сцены не было! — Мамонов подступил ближе. Вообще-то он был ниже Прохорова почти на полголовы, но несмотря на это выглядел угрожающе.
— Мамонов, а может ты не будешь лезть в это дело?
— Это почему еще? Мне наоборот все интереснее становится, — Мамонов посмотрел на меня и подмигнул. — У Крамского кровать самая крайняя, кто угодно мог подкинуть. А тут вдруг ты, первый поборник справедливости, вообще не разбирась, объявляешь человеку бойкот. И еще и угрожаешь всем, что за нарушение наказывать будешь. Что-то тут не так, тебе не кажется?
— Если кажется, креститься надо! А тебе не странно, что кроме тебя никому неинтересно?
— Ну почему же, мне тоже очень интересно, — с дивана поднялась Чичерина. Она закрыла книгу, заложив ее пальцем.
— Да-да, я бы тоже послушала, — Шарабарина поставила ногу на диван и уперла руку в колено. Ее джинсовые шорты все еще были мокрыми, она даже не переодевалась. — Что-то мне подсказывает, Проша-пороша, что это ты все устроил, а на Крамского свалил.
— Так вы же сами сказали, что я с Крамским разговаривал! Я не мог ничего поджечь!
— Только в отличие от Крамского, у тебя как раз могут быть сообщники, — Шарабарина начала накручивать на палец прядь еще влажных светлых волос.
— Шарабарина, ты вообще что ли?!
— Ой, Прохоров, это ты вообще! Или рассказывай, что там произошло, или...
— Так, всем тихо! — прикрикнул Прохоров, и все действительно замолчали. — Устроили тут балаган.
— А ты не ори на нас! Председатель совета отряда — это не король!
— Да помолчите вы! Сначала послушайте! — Прохоров бросил взгляд в сторону вожатской. Елену Евгеньевну я не видел, вроде бы она не заходила в корпус после купания. А вот Анна Сергеевна точно в своей комнате.
Прохоров поманил всех ближе с заговорщическим видом.
— В общем, я узнал, что готовили третий и четвертый отряды на открытие, — вполголоса заговорил Прохоров. — Там такие песни и пляски, что мы бы со своими шутеечками от Марчукова просто опозорились бы! В третьем отряде настоящая балерина свой балетный костюм привезла. И танец с ними тренировала. А в четвертом...
— Это ты мой сценарий шутеечками назвал? — Марчуков протолкнулся поближе к Прохорову. — Чего бы это мы с ним опозорились?
— Да потому что ты не видел, что там у них!
— Да мне все равно, что там у них! Я придумал классную сценку, а ты, получается, все нам запорол, только чтобы балерины какие-то там ногами не подрыгали?
— Марчуков, ты выражения-то выбирай, он все-таки председатель совета отряда...
— Да он, получается, террорист, а не председатель!
— Почему это он террорист?!
— Самцова, вот ты тупая! Ты что, не слышала, что он нам тут рассказал?
— Получается, это ты все устроил, а Проша-пороша?
— Вы не понимаете, я для нашего же блага старался! Нельзя нам было выступать, мы бы опозорились там! Я председатель совета отряда, я должен обо всех нас думать!
— Председатель? — сладким голосом сказала Шарабарина. — Боюсь, что нет, Прохоров...
— Ты устроил в зале фейерверк с дымовухами, а вину свалил на Крамского? — Мамонов выглядел ошалевшим. — Даже я бы до такого не додумался...
— Ну это же было логично и очевидно, — начал объяснять Прохоров. — Мы с вами вместе уже не первый год, а Крамского не знаем совсем. Совет дружины пошумел бы и забыл, как всегда бывает. Ничего бы с ним не случилось, с Крамским вашим.
Цицерона протиснулась сквозь толпу ребят и со всего маху влепила Прохорову пощечину. Потом развернулась и стремительно вышла из корпуса. Даже спина ее выглядела возмущенной.
— Ребята, это же ужасный позор для отряда, если мы расскажем, то... Ой, мамочки...
— Я же говорю, надо просто оставить все, как есть!
— Как есть — это Крамской виноват, потому что ты ему шашки подбросил...
