они все это сразу тратить начнут, цены раз в десять вырастут.
— Слушай, княже, — не выдержал командующий. — Я двадцать с лишним лет воюю, но еще никогда не слышал, чтобы кто-то жаловался на слишком большую добычу. Ты не перестаешь меня удивлять. Хотя… Давай это попозже обсудим. У нас гости!
Великий каган с удивлением смотрел на ровные ряды пехоты, выстроившиеся перед ним. Войско было отменно выучено, это он заметил сразу. И вооружение оно имело прекрасное. Но их было вдвое меньше! Войско это стояло перед западными воротами первого кольца гигантского земляного вала. Каган глубоко задумался, он давно уже перестал считать своих врагов идиотами. Слишком долго он жил на этом свете, чтобы делать такие глупые ошибки.
— В чем подвох, Величайший? — почтительно спросил Эрнак, который на поле боя забыл о своих обидах. Он вновь был опытнейшим воином, слепо послушным своему командиру. — Они совсем спятили? Да мы же их раздавим!
— Тут что-то происходит, Эрнак, — горько ответил каган. — И пока я не понимаю, что. Нами играют, я чувствую это. Смотри, они закрыли собой западные ворота хринга, как будто не выпускают нас. Они! Не выпускают нас! Они что, боятся, что мы сбежим?
— Мы что, не будем с ними биться? — испытующе посмотрел на него племянник.
— Ты смеешься? — криво усмехнулся каган. — У меня нет выбора. Если мы сейчас струсим, то меня зарежут собственные нукеры. Пощупай их, Эрнак.
— Хорошо! — склонил голову тот.
С гиканьем легкая конница бросилась вперед, осыпая словен ливнем стрел. Раздалась резкая команда, и пехотный строй закрылся щитами, словно черепичная крыша. Только острия копий торчали вперед, не подпуская к себе всадников. Тысячи стрел барабанили по дереву щитов, и лишь немногие проникали сквозь щели между ними, нанося легкие раны. Убитых почти не было.
Легкая конница схлынула назад, видя бессмысленность своих попыток. Раздалась команда, и сотни закованных в железо всадников поскакали вперед, опуская копья. Они сметут пехоту, как делали уже не раз. Не выдержит пеший словен вида несущегося на него коня и тяжелого аварского кавалериста с длинным копьем. Зачастую одного такого зрелища хватало, чтобы вражеское войско начинало разбегаться. Слишком страшно было видеть, как на тебя скачет твоя собственная смерть.
Раздалась резкая команда, и ряды пехоты раздвинулись. Вперед вышли воины, которые держали в руках что-то, похожее на ромейскую баллисту. Чудные луки, подумали всадники, очень короткие. И зачем они их на деревянное ложе прикрепили? Странно! Да и плевать им на них. Не пробьет стрела железный пластинчатый доспех.
Конница мерно набирала ход, опуская вперед длинные копья. Первый удар — самый страшный. Если сломать плотный строй пехоты, то любая армия превращается в толпу одуревших от ужаса селян, которых потом с веселым гиканьем и свистом будут рубить и бить булавами по их глупым головам. Земля дрожала от ударов тысяч копыт, а до словенского строя оставались двадцать шагов. Три удара сердца, и первое копье напьется крови. Авары не таранили пехотный строй, они врывались в него, закованные в железо, и рвали в нескольких местах. Не было в мире армии, которая устроит перед атакой тяжелой конницы. Все будет так, как было уже сотни раз.
Обиженное ржание коня похоже на плач. Для всадника, который считал коня другом, его жалобный крик становится кровоточащей раной на обнаженном сердце. Первый конь споткнулся и потерял ход, за ним второй, третий… Сусличьи норы? — мелькнула мысль у растерянных всадников. Или неглубокие ямки, которые словене были мастера копать, втыкая в их дно короткие острые колышки? На редкость подлый народ эти словене! Но вот остановился еще один конь, а потом еще один, а потом еще. А некоторые из них упали на землю, визжа от невыносимой боли. Ряды нападавших смешались. Когда атака захлебнулась в считанных шагах от пехотного строя, во всадников полетели странные, короткие стрелы, которые при стрельбе в упор пробивали доспех аварского конника. Опытнейшие воины посыпались на землю один за другим, ведь эти стрелы ранили их, прорываясь через нахлест железных пластин. Несчастные лошади отказывались идти вперед, и жалобно смотрели на своего хозяина, задрав вверх раненую ногу. Всадники с затейливой руганью выдирали из копыт острые железные иглы ромейских трибол [41], неведомо как попавших в эти земли. Даже армия императора почти не использовала эту коварную дрянь, чтобы не изранить собственных коней, но здесь, перед словенским войском ее было столько, что едва можно было поставить ногу. А со стороны пешего строя все летели и летели злые шершни коротких толстых стрел, ранивших и убивавших всадников одного за другим. Кое-где знатнейшие воины авар каким-то немыслимым чудом добирались до вражеского строя, но только для того, чтобы встретить перед собой непреодолимую стену из щитов, из-за которой их били длинными пиками.
— Вот теперь все стало понятно, — горестно усмехнулся каган. — Глупый зверь кинулся на приманку, которую положил для него охотник. Скоро зверь лишится своей шкуры, племянник. Смотри, вот и конница пришла! А мы с тобой думали, где же она?
С двух сторон на воинов народа Уар неслась конная лава, охватывающая их кольцом. И если с одной стороны шли в конном строю полукровки и роды предателей, то с другой…
— Великие боги, помоги нам! Болгары! Кубрат привел сюда все свое войско! — выдохнул Эрнак, и невесело усмехнулся. — Что ж, прощай, дядя! Это будет хорошая битва. Может, о нас с тобой еще песню сложат.
— Не сложат, — коротко ответил каган, взяв копье у ближнего нукера. — Песню складывают о победителях. Да и некому будет ее теперь складывать.
Два часа спустя прямо на поле, усеянном телами воинов грозного когда-то народа, встретились правители земель, что раскинулись от предгорий Альп до реки Кубань. Два молодых человека разглядывали друг друга изучающим взглядом, пока с тел побежденных снимали доспех, оружие и украшения. Воины ловили разбежавшихся коней и добивали раненых.
— Выпить хочешь? — спросил Самослав, достав запечатанный кувшин.
— Наливай! — кивнул бритой головой Кубрат. Он выпил, удивленно крякнув. — Ты налил в кувшин жидкий огонь?
— Закуси, — протянул ему Само плошку квашеной капусты. — Жена солила.
— Хорошо, — зажмурился Кубрат. — Горячо внутри, никогда такого вина не пил.
— Еще хочешь? — спросил князь, протягивая ему кувшин.
— Потом, — выставил вперед ладонь хан, — в голове шумит. Сначала дела. Где моя доля добычи?
— Вон там стоит, — кивнул Самослав. — Ковры, мебель, светильники себе забирай. Там еще танцовщицы и музыканты, их я тоже тебе отдаю. Пусть все знают, что ты женщин кагана себе взял.
— Где золото и скот? — напрягся Кубрат. — У меня пять жен
